Дальше, к сожалению, обрывается, средняя часть потеряна. Дальше на маленьком кусочке обрывок последней фразы. “Теперь где-нибудь в другом месте. Отпиши же мне про…” — эта фраза опять обрывается. Малость, но одно это “отпиши же мне”, по-древнерусски воспиши, значит, что они находились уже в изрядной переписке друг с другом, что это было стандартное занятие, посылать письма, а не сообщаться как-то иначе. Именно глагол “отпиши” — из самых показательных среди многих текстов такого рода, свидетельствующий с очевидностью о том, каким образом сообщались эти молодые люди. Повторяю, конец XI в., время, когда даже вообразить невозможно, как нам кажется, какие-то отношения, похожие на современные. Ничего подобного. Просто мы плохо представляем себе это общество.
Больше того, само письмо содержит с чисто языковой стороны скрытые цитаты из литературы XI в., так что это была образованная женщина, которая была начитана в литературе, по крайней мере, в той ее части, которая дошла до нас. Скажем, какое-то сочинение Мономаха, в точности те же художественные формулы. Была масса предположений о том, что она воспитывалась в монастыре и пр., но это уже гипотезы. А письмо то, что вы видите.
Далее, к сожалению, следует разрыв, но сохраняется потрясающая заключительная фраза. “Буде же я тебя по своему неразумию…” В подлинном тексте “по безумию”. “Безумие” для нас сейчас звучит особенно сильно, но в действительности древнее безумие означало немного меньше, чем нынешнее, не обязательно клиническое. “Буде же я тебя по своему неразумию задела…” Заметьте, “задела” — тот же самый глагол в XI в., с тем же тончайшим моральным смыслом, именно “затронуть, слегка обидев чьи-то чувства”. Сам факт еще не был, кстати, известен, что глагол еще тысячу лет значит ровно то же, что и сейчас. “… судит тебя Бог и моя худость”. Формула “моя худость” церковного происхождения. Ее употребляли, в основном, епископы, которым было положено называть себя “моя худость” — типичное православное самоуничижение, оно же “паче гордости”, как известно. Тем не менее, именно формула, которая, в сущности, означала просто “я”, но “я”, сказанное на этикетном языке специального свойства. Вот она, эта женщина, была этому языку обучена. И заметьте, что она говорит: “Если ты начнешь насмехаться, то судит Бог и я” — вот смысл ее заявления. Т. е. она с неслыханной внутренней силой, дерзостью ставит свое имя рядом с именем Бога — представить себе это для молодой женщины XI в. — вещь в высшей степени невероятная.
