— Блажная, цыц! Пришибу! — рыкнул Рожамята.
Он оттолкнул от себя Игреца и легонько стукнул кулачищем по лба Блажной. Та мгновенно смолкла.
— Ты рукам-та много воли дал! Али плешь ее наковальня?! Говорил я те… надоть вправа брать!
— Ну-ка… тиха все!!! — рявкнул Рожамята.
Четверка лохматых замолкла. Только та, которую звали Чечоткой, покачалась из стороны в сторону и опять, от души, чихнула.
Из гостиной, из-за спины Виктора Михайловича ей ответил другой чих. Это писательница Слюнкина не выдержала, тоже чихнула. Чих, как известно, занятие крайне заразительное.
Лохматые замерли на своих местах в самых нелепых позах.
— Кто здеся-а?! — громко спросил Рожамята. — Кто здеся-а?!
В ответ Мария Слюнкина еще раз громко, от души чихнула. Виктору Михайловичу не оставалось ничего другого.
Он широко распахнул дверь гостиной.
Как только Васнецов распахнул дверь в коридор, Митрич чиркнул спичкой и зажег свечу. Лохматые оказались окружены с двух сторон. Они всей четверкой, с криками и визгами, отскочили к стене, упали на пол и затряслись от страха.
Виктор Михайлович тоже зажег свечу и сделал пару шагов перед. Лохматые вмиг поднялись на ноги, в руках у мужчин блеснули топоры. Рожамята, как самый сильный, выступил чуть вперед.
— Вы… чего? — недоуменно спросил Виктор Михайлович.
— Чего-о… Ничего. А вы чего?
— Кладоискатели, что ли? — предположил Виктор Михайлович.
— Веселы люди мы, — мрачно ответил Рожамята.
Выяснение отношений длилось довольно долго. Лохматые упорно рвались из Терема на волю. Виктор Михайлович, еще толком не понимая, но уже предчувствуя, что столкнулся нос к носу с тем самым, очевидным и невероятным, никого из дома не выпускал. Взял, да и запер оба выхода на ключ. И ключ в карман спрятал.
Лохматые, особенно представительницы женского пола, жались по стенкам в коридоре. Ни в какую не желали и шага ступить в сторону.
Доносился только их шепот.
— Иноземцы они… Инородцы… — шептала та, которая чихала, по имени Чечотка. — Вишь наряжены… не по-нашенски…
Виктор Михайлович расхаживал по коридору взад-вперед, поглядывал на кучку испуганных людей, размышлял, что делать дальше.
Рожамята, как старший, пытался пристроиться рядом. Уговаривал хозяина, называя его не иначе, как «Боярин!».
— Отпусти ты нас, боярин, по-доброму! Зачтетца тебе… Перед Богом, перед людьми… Добром не пустишь, кровью умоешса…
Но Васнецов был неумолим. Толи зачуханый вид лохматых его так растрогал, (худые, оборванные, явно голодные!), то ли интуитивно почувствовал, вот оно, то самое! О чем мечтал с детства!
