— Да, — улыбаюсь я, — наверное.
Между нами теннисным мячиком летает сжатое напряженное молчание, моя ракетка предательски дрожит в руке, мяч ушел, один — ноль, я, действительно, не вижу готовых вариантов решения, я тупо накручиваю на руку кромку желтого носового платка.
— Может быть, нам стоит попробовать пожить пока отдельно, раз мы не можем понять, ты не можешь понять, хочешь ли быть вместе? Я могу уехать… — дипломатичное предложение, ничего не скажешь, иронично в уме констатирую я, учитывая очевидность того, что ее квартиру придется покинуть мне, в любом случае.
— Возможно, — киваю, понимая, что именно это и было готовым предложением, мягко замаскированным под "вынужденное". Именно об этом я и думала. Именно это я и собиралась сделать. Именно этот шаг казался мне самым лучшим. Почему же так больно слышать то, что ты сама собиралась сказать полчаса назад? — Когда начнем?
Молчит, оставляя мне ответственность за последующие действия.
— Давай сегодня. Ты уйдешь по своим делам, а я спокойно соберу вещи, — предлагаю я, пытаясь сохранить невозмутимость.
— Хорошо.
Мы расходимся по углам, и в мгновение ока мизансцена приобретает совершенно другие оттенки. Надетая на голое тело футболка внезапно кажется мне слишком фривольной, я себя чувствую голой в публичном месте. Хочется спрятаться, одеться, накраситься, заслониться стеной, улицей, городом… От нее. Ей тоже неуютно, и она сбегает с поля боя на кухню, завтракать.
— Приятного аппетита, любимая, — я решаю нормализовать обстановку, раз уж мы так цивилизованно все решили. Как большие.
— Спасибо, — в ее голосе слышна легкая нота удивления и облегчения.
Мы спокойно завтракаем за одним столом, друг напротив друга, не поднимая глаз, но, тем не менее, обсуждая совершенно посторонние вещи. Мы хотим сделать вид, что нам не больно. Или, что ничего страшного не происходит. Или мы просто не понимаем, как себя вести. Она знает, что я поеду к нашей общей подруге Светке, и, наверное, ей от этого спокойней. Я думаю, что я совершенно не представляю себе, что будет дальше. И с нами и со мной. Она думает о том, что, если бы я ее любила по-настоящему, я бы не уходила так спокойно. Я мысленно отвечаю ей тем же. Минута молчания, сопровождающая медленное таяние кусочков коричневого сахара в чашках кофе — черного в ее, капучино в моей. Мне думается, что от ее привычек, от ее черт, от ее запаха мне не отвыкнуть никогда. И не верится в то, что начинать отвыкать нужно уже с этой самой минуты.
