Вот же мое настоящее, сейчас, здесь, бред какой-то, кошмарный сон, картины Сальвадора Дали, нет, Иеронима Босха наяву. Множество гномообразных фигурок серых, бежевых, мертвоватых цветов, создающих не просто одиночество, подчеркнуто непричастное одиночество, но — больше — вакуум. Как будто в душу засунули шланг от насоса и выкачали весь воздух, а возможность вдоха перекрыли. Открываешь рот и бесполезно.
Хочется заснуть и проснуться с новой головой, с промытой самым сильным напором кристально чистой воды душой, с холодным и спокойным сердцем, сосредоточенной, доброй и открытой. "Отнесись к этому, как к гриппу, — шепчет внутренний аналитик, — ты же знаешь, что пройдет время, и с этим самым временем неизбежно пройдет и все остальное". Но как его пережить, переждать? Хочется немедленно сделать монтаж. Большими ножницами аккуратненько подцепить ленту жизни ровно за день до знакомства — чик, стригануть ловко, щелкнуть для пущего бахвальства ножничками, сверкающими на солнце, щелк — еще раз — ровно в день расставания. И волшебный клей, не оставляющий следов, чтобы память, скользящая по этой ленте, не спотыкалась на рубце. А, если оставить кусочек, например, счастливого дня, а их было так много… Нет, начисто! А как же..? Становится жаль.
Нелепая история, ведь по общепринятой логике, если два человека любят друг друга, если в одиночестве они страдают, если каждый день — издевательство над психикой, а ночь — изощренная пытка памяти тела, то почему же они не вместе?
Да по кочану! Потому что эти замечательные двое не умеют ни терпеть, ни сдерживаться. Потому что больше всего на свете они любят свое эго. Или их любовь не настолько сильна? Или они вообще не любят друг друга? Тогда почему же так больно?
Мы встретились. Пять дней непрерывного бегства от. Мы сидели в ее уютной машине и пытались спастись. Темно-синяя ночь, прищурившись, внимательно слушала, недоверчиво покачивая огромными редкими ресницами черных веток. Иногда она закрывала глаза — лунный свет — и ветер, ветер перемен, уносил последние зимние тучи туда, где никто не обратит на них никакого внимания, не будет провожать их так, как я, с мстительной усталостью.
— Возвращайся.
— Не могу.
— Почему? Ты не любишь меня? Не хочешь быть вместе? — Женька знала ответы на оба вопроса, но эти ответы совершенно ничего не решали, ни "люблю", ни "хочу" не были самодостаточны для нас.
— Знаешь, — и тут я начала понимать, что же так меня мучило и донимало все это время с момента нашего почти — расставания. — Помнишь ту ночь, когда я плакала? Ну, последнюю нашу?
