Во вторник к вечеру похоронная контора закончила свою работу, и гроб был перевезен в его дом и установлен в углу гостиной, а нас всех пригласили взглянуть. Нелегкая это, конечно, работа, потому что гробовщику — или по крайней мере бальзамировщику — нужно быть своего рода художником, а если кто-то умирает насильственной смертью, то для бальзамировщика это настоящая проверка профессионализма — привести покойника в божеский вид. Должен отдать им справедливость — они хорошо поработали над отцом, и хотя было бы глупо утверждать, что он был похож на себя, однако и утопленником он не выглядел. Но вы знаете, как это бывает: очень живой, подвижный как ртуть человек с переменчивым не только выражением, но и цветом лица становится не похож на себя под искусно вылепленной матовой маской невозмутимого спокойствия. Мне многих приходилось видеть в гробу, и всегда чудилось, что их заколдовал какой-то злой волшебник, и они слышат, что происходит, и заговорили бы, если б только чары удалось разрушить. Но как бы то ни было, отец лежал там, и кто-то должен был сказать слова благодарности в адрес похоронной конторы, и эти слова сказал Бисти. Я каждый раз удивлялся тому, как умело он действовал в той ситуации — ведь мы с отцом были уверены, что он не знает ничего, кроме своего биржевого бизнеса. Остальные усиленно изображали должную серьезность; точно так же за несколько лет до этого мы собрались, чтобы с должным удовлетворением оглядеть свадебный торт Каролины; в обоих случаях все фактически сводилось к тому, чтобы сделать приятное людям, приложившим свой труд.
В тот вечер начались визиты. «Отдать дань уважения» — так это называется по-старомодному. Бисти, Каролина и я томились в гостиной и приглушенными голосами беседовали с посетителями. «Как это любезно с вашей стороны… Да, это такое потрясение… Вы чрезвычайно добры…» Много всего в таком вот духе. Начальство из компании моего отца, «Альфа Корпорейшн», блюло этикет. Менее важные фигуры из «Альфы» следили, чтобы все расписались в книге. Специально выделенный для этого секретарь регистрировал телеграммы и каблограммы, а другой — вел запись цветов.
Ах уж эти цветы! Или, как почти все требовали их называть, «цветочные подношения». Поскольку на дворе стоял ноябрь, флористы располагали одними только хризантемами, ну, почти и хризантем нанесли просто море. Но, конечно же, истинно богатые должны были выражать свое соболезнование розами, поскольку в это время года они особенно дороги. В этом плане у богатых жизнь не сахар; они обязаны присылать лучшее, даже если терпеть не могут цветов, которые в настоящий момент дороги, иначе кто-нибудь да обвинит их в скупости. Дениза где-то слышала о гробе, который был целиком покрыт слоем роз, и пожелала организовать такое же цветочное подношение от своего имени. Но Каролина убедила ее, что можно обойтись приличным букетом белых цветов. Хотя на самом деле «убедила» не то слово. Каролина поведала мне, что в конце концов была вынуждена сказать Денизе: «Вы что, хотите, чтобы мы выглядели как Медичи?» — и это ее проняло, поскольку Дениза никогда не слышала, чтобы о Медичи хорошо отзывались.
