- Да ладно, - сказала она. - Сама куплю. Последняя пара, правда.
- Нет, почему вы? - заволновался Марданов. - Я виноват, я и пострадаю. Идемте сейчас же, если у вас есть время, конечно, и купим.
- Магазины давно закрыты, - усмехнулась женщина; теперь Марданов уже хорошо разглядел, что это женщина лет тридцати-тридцати двух, с несколько изношенным, но приятным курносым лицом. - Будто не знаете. Магазины же до семи работают. А сейчас сколько, девять уже, наверное?
Марданов посмотрел на часы, было без двадцати девять.
- Вот видите, - сказала она, - не судьба, значит.
- А завтра? - спросил Марданов.
- Что завтра? - в свою очередь спросила женщина.
- Мы же можем завтра встретиться пораньше, и тогда я куплю. Вы не думайте, я не мальчишка какой-нибудь, я не вру.
- А я ничего не думаю, - сказала женщина. - Просто у меня завтра дел полно.
- Неужели вы за целый день не управитесь с делами? У меня же тоже дела, а часов в пять-шесть вполне могли бы встретиться.
Уговаривая ее, Марданов все время пытался разглядеть, есть ли у нее на руке обручальное кольцо, но, так как делал это осторожно, не разглядел.
- Знаю я, какие у вас дела, - усмехнулась женщина, - небось лавровый лист или фрукты какие-нибудь. Да ладно, приеду, только без обмана, а то я знаю вас, кавказцев.
С еще большим пылом, чем когда он убеждал ее позволить именно ему купить чулки, и подбавив еще некоторую долю укоризны, Марданов принялся уверять женщину в том, что он отнюдь не торговец, а, наоборот, научный работник и что среди кавказцев, а в частности среди азербайджанцев, попадаются не только торговцы лавровым листом и обманщики женщин, но и люди порядочные, к каковым, несомненно, относится и он, Алтай Марданов. Взамен он получил ее имя и сомнительные заверения в том, что все сказанное о кавказцах не касается присутствующих. На том они и разошлись.
Марданов сразу же, не возвращаясь на телеграф, поехал в гостиницу. По дороге приключений не было, и скоро он уже сидел за столом у себя в номере. Даже несмотря на то, что вечер оказался удивительно результативным, а может быть, именно поэтому (потому что пропало уныние, одолевавшее его последние год-два, а с ним хотя бы на один вечер ушли сомнения в правильности его такой однобокой жизни, когда вроде бы ясно и ему и другим, что недостаточно он талантлив для безоговорочной отдачи жизни науке, но в то же время так оно и получается, потому что радостей, обычных человеческих, он и не видит) Марданову, переполненному впечатлениями последних пяти часов своей жизни, вдруг остро захотелось работать...
