Все мои песни витают в воздухе. Их поют везде и всюду — от Лесбоса до Египта, от Сиракуз до Эфеса, от Дельф до Эпидавра. То безумие, которое овладевает поэтом, перед тем как родиться песне, уже никогда не овладеет мной. Я нага и бесплодна, как эта скала, на которую я взбираюсь.
Когда я достигаю вершины, где ветер хлещет по щекам, а в небесах кричат чайки, я останавливаюсь на мгновение, балансируя между жизнью и смертью. Призрачные ряды белых островов вдалеке словно манят меня из Эреба. Я могу представить себе ледяные воды Ахерона, омывающие мои ступни. Я дразню богов и себя, наклоняясь, отступая назад, а потом снова подаваясь вперед. Моя месть богам будет в том, что я возьму в свои руки власть над собственной смертью, перережу нить, которую, как считают пряхи, могут перерезать только они, сотку заново мою судьбу, словно я Пенелопа.
Но Пенелопа увидела-таки Одиссея. А увижу ли я когда-нибудь мою любовь? Где он, златоречивый и златовласый Алкей. Алкей, который мог меня рассмешить, как никто другой. (Конечно, тот, кто может тебя рассмешить, может и довести до слез. Об этом забывать не стоит.) Если бы Алкей вернулся ко мне сейчас, то и бросаться вниз нужды бы не было! Или я обманываю себя? Я знаю, что любовь не лечит, скорее, она и есть болезнь.
Я наклоняюсь над краем утеса все дальше и дальше, так что мои ноги со стертыми и окровавленными коленями начинают дрожать, как струны. Жаль, что я не зимородок и не могу летать над пеной волн. Мои руки и ноги слабеют, словно от любви, и я раскачиваюсь на краю пропасти. Со мной мои возлюбленные ученицы Аттида и Анактория. Здесь и моя покойная мать Клеида, как и моя живая дочь Клеида. Для нее легендарная мать всегда была слишком тяжелым бременем. Может быть, без меня ей станет легче. Перед моими глазами возникает широкая грудь Алкея. Я сделаю вид, что прыгаю в его сильные руки! Я одержу победу над смертью, заключив ее в свои объятия.
Когда женщина стоит на вершине скалы, собираясь прыгнуть в винно-багряное море, события ее жизни непременно мелькают перед ее глазами. Вот только очередность их перепутывается. Лодка, на которой я плыла с Алкеем, когда мне было шестнадцать, как-то незаметно становится лодкой, на которой я плыла с Фаоном, когда мне было пятьдесят. Это одна и та же лодка в одном и том же океане. Океан этот называется временем.
Ноги мои скользят, сердце колотится. Я начинаю терять равновесие над краем пропасти. На миг меня одолевают сомнения: а стоит ли мне совершать этот прыжок? Мне нужны перья, мне нужен воск, как Икару. Колени мои слабы. Голова кружится. В конце длинного, подсвеченного факелами коридора маячат лица мертвецов. Моего отца, моих деда и бабки, моей матери. Я чувствую, как меня неумолимо уносит назад, в детство, на мой родной остров Лесбос.
