Поэтому идеализм Лафайета, для которого время остановилось где-то на рубеже Праздника Федерации девяностого года прошлого века, умилял: в семнадцать лет уверовав в свою умеренную конституционную свободу, он и в семьдесят три года оставался верен той же идее. У другого это можно было принять за маразм, но бывшему маркизу верили: ни гонения трех королей и одного императора, ни пятилетнее заключение в австрийской крепости, ни многократные угрозы его жизни, ни даже преследования со стороны народа, объявившего его предателем в эпоху террора, – ничто не могло поколебать упрямого «провозвестника Свободы». Чем он и был очень полезен нынешним либеральным революционерам, далеким от такого идеализма [10].
– А, старые соратники, рад вас видеть, – Лафайет шагнул к группе пожилых национальных гвардейцев, по возрасту давно вышедших в отставку, но не удержавшихся надеть потрепанные от времени мундиры и прийти в мэрию, чтобы увидеть своего старого начальника. – Я вас знаю, капитан, – сказал он, устремив глаза на дряхлого высокого роста национального гвардейца, почти такого же худого, как он сам.
– Жан Девриньи! – старик вытянулся. – Ваш бывший адъютант. С вами вместе мы организовывали Национальную гвардию тогда в июле после Бастилии. Вы меня помните, господин генерал?
– Помню, Девриньи, – Лафайет улыбнулся. – И теперь уж для вас – «гражданин генерал». Наверное, тогда в девяносто втором не думали меня снова здесь увидеть?
Девриньи отчего-то виновато пожал плечами:
– Вы же знаете, генерал, тогда на всех нашло какое-то сумасшествие, все вообразили вас врагом нации. Но в то время повсюду видели заговоры. Поменьше надо было верить нашим предводителям… Они все нас обманывали друг за другом. А время показало: правы были вы. И вот вы опять здесь. И смотрите, как все переменилось: тогда весь Париж искал вашей смерти, а теперь он вас приветствует! Тот же самый народ…
– Нет, – помрачнел Лафайет, – не тот же самый. Но народ. Другой. Того уже нет, те все уже умерли. Кроме нас с вами. Пойдемте со мной, Девриньи, поможете мне устроиться в наших старых апартаментах… И, как видите, моя кокарда снова на месте, – он поправил на шляпе трехцветную кокарду, – а белых кокард больше не будет…
– Разрешите показать вам ваш кабинет, господин генерал, – чиновник мэрии слегка поклонился.
– Не утруждайте себя напрасно, я хорошо знаю свой кабинет. Как и этот дом. Я здесь был хозяином, когда вас еще тут в помине не было, – и, махнув рукой, Лафайет в сопровождении своей свиты, в которую включился и Девриньи, довольно бодро, лишь слегка раскачивающейся походкой, направился к противоположному концу залы.
