Живой меч, или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста | страница 29



– Ну вот, устроили мне смотр, – слегка ворчливым голосом сказал свите Лафайет, когда они уже вошли в помещение, служившее когда-то штабом начальника Парижской национальной гвардии, но тон, каким были сказаны эти слова, говорил, что старик доволен, – будто я им не боевой генерал, а нечто вроде переходящего знамени. Вспоминается нечто похожее. Мой первый торжественный смотр американских войск как нового начальника штаба войск Конгресса, хорошо помню это число – второй день августа 1777 года, тому уже скоро будет пятьдесят три года. Я им тоже был нужен как символ помощи Франции и еще своим именем всем этим трапперам из прерий и охотникам с Великих Озер. Вашингтон тогда еще сказал: «Думаю, господин де Лафайет, вы извините внешний облик ваших солдат. Вы, королевский мушкетер, привыкли к блестящим мундирам и выправке, подобающей настоящему военному строю. Но у нас здесь только простые земледельцы и их единственное желание – отстоять доставшуюся им свободу даже ценой своей жизни». Я ответил главнокомандующему Конгресса чисто по-римски: «Я приехал сюда для того, чтобы учиться, а не для того, чтобы учить». С этого ответа и началась наша дружба с первым президентом Американской республики… [11]

Лафайет с облегчением опустился в кресло и знаком показал присутствующим присесть. Один из офицеров развернул на столе перед ним карту Парижа, но старик окинул ее невидящим взглядом, думая о чем-то своем, далеком.

– Девриньи, – обратился он опять к капитану, – вам не кажется странным вновь оказаться здесь, как будто бы ничего этого и не было: ни революции, ни Империи, ни этих сорока лет?

– Да, временами есть такое странное ощущение, генерал Лафайет, – подтвердил старый гвардеец, – как будто бы история повторяется.

– И все возвращается на круги… Зачем надо было собирать Штаты, устраивать конституцию, вручать королю национальную кокарду, чтобы через тридцать восемь лет снова брать Тюильри? С той разницей, что сейчас и вожди пониже и народ пожиже, не сочтите это за выпад старика, господа, считающего, что в дни его молодости даже горы были выше и моря глубже, – нет, «люди восемьдесят девятого» и в самом деле были покрепче. Как и их противники. Впрочем, благодаря этому нынешний штурм Тюильри, в отличие от предыдущего, должен обойтись без больших жертв. Парижане остыли… А тогда… тогда они были готовы брать все подряд. От Бастилии до Венсенского замка. И даже эту мэрию штурмовали… Злосчастную мэрию Парижа. Здесь уже не было Байи, – голос Лафайета дрогнул, – мой несчастный друг уже поплатился головой за свой идеализм. Но Флерио-Леско, якобинский мэр, был тоже казнен. А его предшественник Петион сам покончил с собой, прячась от ищеек своего бывшего друга Робеспьера. Погибли подряд четыре мэра столицы, если считать за первого несчастного городского прево Флесселя, повешенного еще четырнадцатого июля! – так рядом с нашей свободой бок о бок шло преступление. Я, всю жизнь посвятивший себя родине, чудом избежал смерти. Мои преемники на посту командующего Национальной гвардией погибли: одного застрелили прямо на ступеньках мэрии, второго казнили