— Слушай, что Антон написал! — говорит Джон и отстукивает палочками начало ритмичной незнакомой песни. Антон поет отрывистой скороговоркой.
"Опять фонари освещают замерзшие стекла.
Лампы живут, вспоминая о солнечном свете.
Шепот Луны отдается в ушах и моем сердце.
Я снова живу, снова живу со скоростью:
Шесть сигарет за тридцать минут.
Пять суток в месяц, две ночи в году.
Двадцать семь жизней, всего одну смерть.
Я вряд ли смогу, вряд ли смогу…."
Я вглядываюсь в лица парней, я хочу запомнить этот момент навсегда: Павла, который отстукивает ладонью по колену и что-то подкручивает, нажимает и вертит на усилителе; Антона с гитарой, сдвинувшего брови и тянущегося к микрофону; Джона, с невидимыми оку быстрыми барабанными палочками в руках, падающими градом на пластик ударных; Димку с челкой, закрывшей один глаз, прижимающего свой бас. Этот снимок времени впечатывается в моей голове и его всегда можно достать из недр памяти, вертеть, и даже просматривать в динамике. С годами этот снимок немного потускнеет, обретет некоторую неясность деталей, но останется.
* * *
— Кира, привет! Я не очень поздно? — говорю я тихо в трубку, глядя на часы, на которых обе стрелки уже подбираются к одиннадцати.
— О! Привет! — неопределенно произносит она. — Давно не слышались.
Мы разговариваем долго. Стараемся не касаться темы нас двоих. Рассказываем о летних поездках, смеемся, вспоминаем школу, одноклассников. Между нами исчезает напряжение. Я снова улавливаю в ее голосе нотки задора.
— Может завтра встретимся? — предлагаю осторожно и как можно более ненавязчиво я. Она молчит несколько секунд.
— Я не знаю. — она произносит это совсем отрешенно. В ее голосе появляется холодок.
— Ты будешь занята чем-то?
— Я не знаю пока. — я чувствую, что она внутри себя что-то решает.
— Может завтра созвонимся?
— Да, давай.
Мы замолкаем, неожиданно мое предложение исчерпывает все темы для общения. Возникает неловкая пауза, и мы неуверенно прощаемся. Я твердо решаю не звонить ей первым. Засыпаю долго. Темнота комнаты давяще наваливается на меня, и я долго кручусь на кровати. Жаркий день еще не успел испариться из нагретых стен дома и теперь мучает бессонницей. Когда полоска синевы касается черного востока, за окнами медленно наливает грозой. Шум ветра в листве тополей сменяется грохотом грома и ударами крупных капель о подоконник.
Просыпаюсь я к обеду. Матери дома уже нет, ей сегодня первый день после отпуска на работу. Я завтракаю и мучительно жду звонка. Но телефон предательски молчит.
