Меловой крест | страница 40
Хорошо умереть, когда ты опустошен близостью с женщиной.
Познав высшее из наслаждений, можно спокойно и равнодушно наблюдать, как мир обваливается и летит в пропасть. Как, зловонно чадя, сгорает жизнь.
Все, что должно было произойти со мной дальше, не представляло для меня в этот момент ни малейшего интереса.
И можно было без сожалений и ропота отойти в лучший из миров. Это и будет высшая познанная справедливость…
Или счастье, если его понимать, как полное отсутствие желаний…
Мое внутреннее состояние в эти мгновения можно было определить как благодушие, смешанное с полнейшим безразличием ко всему, что происходило во мне и вне меня…
И только бесконечная скорбь при воспоминании о давнем грехе лежала на самом дне утомленного любовью сердца…
Я перечел написанное, и снова меня разобрал злой смех.
Глупец, я пытался описать чувства… Хотел на бумаге воссоздать трогательную и откровенную сцену любви, а родилась беспомощная карикатура на обожаемую обывателем "клубничку"… Это надо же, сравнить ласковое, нежное лоно с проломом в кирпичной стене!.. Какое-то взятие крепости, будто вырванное из "Сказок тысячи и одной ночи"…
Прав был известный мудрец, сказавший, что смешное и трагическое — независимо от нашего желания — всегда идут рядом. И как комично, даже для благожелательно настроенного читателя, должны выглядеть потуги кажущегося циника, вообразившего себя на миг героем-любовником и подражающего сразу нескольким когда-то прочитанным писателям!
И опять этот — незаметно для пишущего — вкравшийся в текст фальшивый пафос…
Хотел дать себе зарок не писать подобных сцен — непосильных для меня, но потребность высказаться, видимо, всегда сильнее здравого, но слабого намерения помолчать.
Оправданием мне может служить лишь уверенность в том, что искренность очень часто выглядит лживо. Пример? Извольте. Кому поверит юная девушка? Прожженному ловеласу с кавалерийскими усами или робкому, запинающемуся на каждом слове, неопытному влюбленному? То-то… Так и в литературе…
…И вообще описывать ощущения, которые испытывал когда-то, очень давно, занятие неблагодарное. И каким бы богатым ни было воображение, воспоминания об ощущениях неизмеримо слабее самих ощущений.
И тут ничего не поделать. Как бы ты ни тужился, напрягая память, пытаясь пережить заново то, что волновало тебя, например, во время потрясшей тебя много лет назад близости с нежной и чувственной женщиной, тебе никогда не удастся избавиться от чувства тоскливой пустоты и осознания искусственности воссоздаваемой памятью тени живого человека.