И вот удача — передо мной свободная телефонная будка! По своей привычке поспешать не торопясь, я уже сделал, было, движение в направлении будки, как (это бывает не только во сне) был обойден на вираже толстой наглой дурой, которая, заняв мой(!) телефон-автомат, тут же начала кому-то названивать.
Не успев вдоволь насладиться досадой, я увидел еще один автомат — телефонную будку старого (о счастье!) образца. Меня не удивило то обстоятельство, что в современной Москве могут оставаться на улицах эти старозаветные сооружения, отдаленно напоминавшие миниатюрные китайские пагоды.
Я вошел внутрь, затворил дверь, и сразу наступила абсолютная тишина, а за окошками беззвучно пробегали люди с плоскими лицами и пролетали бесшумные черные автомобили.
Я стоял в телефонной будке и плакал, номер был набран, раздавались длинные гудки, но на другом конце никто не снимал трубку.
Я стоял, ждал и безнадежно и горько плакал, зная, что брат уже никогда не снимет трубку и никогда я ему не смогу сказать то важное, от чего зависит его и моя жизнь…
Бесконечные гудки становились все громче, громче, громче… И, наконец, гудки слились в один невыносимо громкий и тягучий гул… и я проснулся.
Страшно гудя, на огромной скорости пронесся встречный поезд. Я открыл глаза. Утреннее солнце заливало купе. Я свесил голову вниз. На столике был накрыт завтрак на двоих — дымящийся чай в подстаканниках, а на блюде — огромные ломти белого хлеба с ветчиной и сыром.
— Вставайте, граф, — приветствует меня лучезарно улыбающийся, свежевыбритый Викжель, — вас ждут великие дела! И вытрите слезы, плакать в вашем возрасте…
К*** встретил меня хорошей весенней погодой, более похожей на погоду глубокой, чистой осени, и обилием цветов, которые, казалось, продавались на каждом шагу.
— Не постарел. Но поседел, — оценил мой внешний вид Алекс и, театрально помедлив, прижал меня к груди.
— Я бы чего-нибудь выпил, — сказал я.
— Я бы тоже. Потерпи…
Когда мы разместились в машине с мигалкой, Алекс еще раз взглянул на меня, на этот раз более внимательно, — как бы снимая с меня некую мерку, — и, загадочно улыбнувшись, промолвил:
— Исчезнувший во мраке да уведет во мрак ночной и дщерь свою, и сына своего…
— Аминь! — буркнул я, ничего не понимая.
Пока ехали, Алекс суетился и похохатывал. Видно было, что ему, этому жизнерадостному бабнику, прожоре и эгоисту, приятен мой приезд, который мог внести некоторое разнообразие в его убогое ежедневное жизненное меню.
