От этих слов Джим обмер.
"Хорошо, господин Зиддик, он к вашим услугам, — ответил Ахиббо с шипением (он проглотил одуорша, как несвежего химона). — Только прошу вас, не покалечьте его! Он мне ещё пригодится".
— Не переживай, я буду очень нежен, — усмехнулся Зиддик.
И, выхватив оружие, он выпустил из него яркий голубой сгусток света, но не в Джима, а в паутину, которая от этого вдруг рассыпалась в порошок, и Джим упал с полутораметровой высоты на пол, к огромным, широко расставленным сапожищам Зиддика с окованными железом носками.
— Только сначала пусть помоется, — сказал Зиддик. — Чего он ходит у тебя таким замухрышкой? И одень его во что-нибудь приличное. Но чтобы одежды на нём было поменьше, и чтоб она легко снималась! Давай мне его в твою спальню для гостей. Я остаюсь у тебя сегодня, старый одуорш.
"Будет сделано, господин Зиддик!"
Громыхая ботфортами, Зиддик ушёл из ангара, а Ахиббо уже поднимал Джима на ноги и отряхивал.
"Не ушибся, малыш? Ты не бойся, господин Зиддик не сделает тебе больно, он только пощекочет тебя языком, и всё. Это у него, понимаешь ли, самый чувствительный орган… Прости, малыш, мне действительно сейчас нечем ему платить, и эта отсрочка мне нужна, как воздух. Выручи меня, а я тебе потом разрешу пару деньков отдохнуть".
Джим заплакал и стал умолять Ахиббо не отдавать его Зиддику, но тот проворчал:
"Как я могу пойти на попятную? Разве ты не видишь, что он из тех ребят, которым нельзя говорить "нет"? В общем, так. Сейчас я дам тебе ванну, ты вытащишь её во двор и натаскаешь в неё воды, чтобы она согрелась. Так уж и быть, дам тебе мыло, шампунь и мочалку. Давай, живее!"
Джим получил пластмассовую ванну, коврик, кусок мыла, флакон просроченного шампуня и жёсткую мочалку. Глотая слёзы, он натаскал воды и расстелил возле ванны на песке коврик, потом притащил ещё ведро воды и поставил на песок. За один час на палящем солнце и раскалённом песке вода стала горячей, и Джим, раздевшись, уселся в ванну. Намылив мочалку, он стал растираться. В другое время это доставило бы ему удовольствие: нечистоплотность ему претила, а у Ахиббо он был вынужден ходить грязным, но сейчас он мылся безо всякой радости. Вышел Ахиббо и стал смотреть, как он моется, а потом подошёл и сам стал тереть его мочалкой.
"Вот так, мойся чище! Чтоб господин Зиддик остался доволен".
Джиму хотелось бы намазать своё тело ядом, чтобы этого мерзкого Зиддика разорвало. Ступив из ванны на коврик, он заплясал: коврик накалился, как сковородка. Окатившись водой из ведра, Джим отжал волосы, вытер ноги своей туникой и обулся. Накинув мокрую тунику, он вернулся в ангар обсыхать. Воду из ванны Ахиббо посоветовал ему не выливать:
