— Завтра к десяти тридцати все должно быть заряжено.
— Я понял, не волнуйся. Все записи у меня.
— Косой, пусть его водят повсюду, даже в сортир. И прослушку не снимать!
— Кабан, ты уж не наводи панику, лады? Еще бабу Шуру поучи блины печь.
— Все, все, извини. Еще раз: вести до конца, ни при каких обстоятельствах не вмешиваться, пакуемся по моему сигналу. Никого не валить. С завтрашнего утра — тишина в эфире.
— Принял, пошел воплощать. Удачи, Кабан.
— До связи, Косой.
После этого загадочного и явно зловещего разговора Жора Волков несколько мгновений посидел просто так, пялясь в пустоту, а потом набрал еще один номер. Здесь он почти ничего не говорил, только слушал, потом коротко и сухо поблагодарил собеседника и дал отбой.
Лиза выпорхнула из душа веселая, словно птичка, и слава богу, в футболке. Волков уже практически точно знал, что умрет он от полового истощения, причем довольно скоро, потому что на Лизу мог реагировать исключительно одним способом — хватать и тащить в койку.
Сейчас юная соблазнительница уселась за стол, потрясла влажными волосами и поинтересовалась:
— Ты сейчас занят чем-то важным или просто сидишь с дурацким видом?
— Чего? А, нет. Лизавета, в тебе нет ни капли уважения к мужчине, с которым ты спишь.
— Есть, но его все время заглушают здоровые инстинкты и нездоровые желания. Волков, а ты часто будил в женщинах нездоровые желания?
— А что ты считаешь нездоровыми желаниями? Желание заняться любовью?
— Ну… нет, это нормально, пожалуй. Не знаю, просто так говорят. Ладно, ладно, я дура, признаю. Давай опять в вопросы и ответы поиграем?
— Давай, я тебя лучше просто так поцелую?
— Не-ет, так неинтересно. Нужен азарт. Кураж нужен.
— Ладно, давай. Только я тоже буду спрашивать!
— Конечно, Волков! Не знаю, зачем тебе это, ты и так все знаешь, но я играю честно. Начинай.
— Зачем мы идем завтра на ипподром?
— Затем, что я обещала Эдику, люблю лошадей и хочу выйти с тобой в свет. Устраивает?
— Ну, в принципе…
— Теперь моя очередь. Как ты потерял невинность?
— Ух. Так и не вспомнишь…
— Не ври. Ты сказал, что это было за пять лет до моего рождения. И явно наврал, потому что тогда тебе было десять лет.
— Немножко приврал, каюсь. Но не очень много.
— Волков! Ты дитя трущоб и воспитанник улицы? Генерал песчаных карьеров?
Волков усмехнулся.
— Можно и так сказать. Я просто нормальный гарнизонный ребенок. С первого класса предоставленный исключительно себе самому.
— А родители?
— Отец служил в разведроте. Мама умерла, когда мне было три года. Он меня никому не отдал, таскал с собой по всем гарнизонам.
