Вот такую тираду ты выдал, и тут же тебе позвонил кто-то, предложил какие-то диски, не то какие-то костюмы, и ты помчался покупать, покупать, как и все остальное время с весны.
Оставшись один, я решил при первой же встрече с Зиной попробовать на прочность ее визгливую глотку — не насмерть, а чтобы отучить ходить сюда, но еще до встречи я понял, что всех не отучишь, да и ты, как по заказу, с Зиной порвал, но только потому, что появилась Рая.
Эту душить было не за что. Эта не говорит про лапшу на ушах и не курит при мне, вернее, вовсе не курит, и единственная ее вина — это что ты ее опять-таки не любишь, но не ее же за это душить!
И в конце концов, не в принцессах дело, понял я, а в том, что ты гибнешь. И причина лежит на поверхности — деньги Якова. Их слишком много, а деньги это прежде всего сила, энергия, и вот тебе дали в руки огромную кучу энергии, а ты, как ребенок, не способен удержать ее в своих руках и не способен ею управлять, но еще меньше способен от нее отказаться! И ты брызгаешь ею во все стороны, и к тебе липнет всякая дрянь, стремясь урвать свой кусочек, и при этом так легко поверить, что все равно все в порядке и разве страшны похмелья тому, чей дом набит французским коньяком?
Тебе нужно похмелье, страшное и неподвластное тебе.
В настоящее время я не вижу иного способа, как только лишить тебя денег Якова. Поскольку добровольно ты от них не откажешься и сошлешься при этом на то, что у тебя хватит сил противостоять соблазнам, я — но сначала приготовься не сорваться с места и не прибежать ко мне, этим ты мне очень помешаешь, но ничего не добьешься, — так вот, я принял меры для принудительного изъятия у тебя денег. Читай дальше!»
Дима был настолько огорошен этим внезапным переходом от повествования к действию и настолько отказывался понимать прочитанное, что подчинился приказу и не помчался в комнату к Оливье. На дальнейших строках он лихорадочно рассчитывал найти что-то такое, что показало бы ему, что он ошибся в оценке этих страшных слов — «принудительное изъятие».
«Я прочитал уголовный кодекс и знаю, что тебе грозит за организацию ограбления…»
«Знает — значит, не мог донести!» — уцепился Дима за эту мысль.
«Я знаю, что тебе это будет очень тяжело, но не так, как мне, предающему тебя…»
«Неужели?!» — мелькнуло у Димы. Теперь он и не смог бы подняться, если бы и захотел, ноги отказали бы ему, но он и пытаться не стал — может, рассчитывал все-таки вычитать в дальнейшем себе амнистию, а может, просто вспомнил страшные клыки Оливье?
