Хотеть не вредно! | страница 47
Боря придержал меня за локоть, чтобы я не упала. Он улыбался. Я не ответила. Выдернув локоть, резко отвернулась и отошла подальше. Однако меня, как магнитом, тянуло в ту сторону, где был он. Не глядя, я чувствовала его перемещения, каким-то внутренним зрением видела его лицо, смеющиеся глаза. Опять эта странная связь, эта неистребимая нить, которую я, казалось, порвала с такими мучительными усилиями.
Я напрочь забыла, что ненавижу его. Мне все нравилось в этот день. Все чаще я устремляла свой взор на Бориса, уже не боясь, что подумают девчонки, что станет говорить Сашка. Главное было то, что он смотрел на меня, как тогда, во время репетиций, и его глаза смеялись.
На следующий день, когда мы завершали работу, было то же. Я думала о Борисе уже не с ненавистью, а с восхищением, глубокой нежностью. Какой он сильный и красивый! Однако преодолеть отчуждение вновь мы не смогли. Для этого требовалось время. К тому же у Бориса лежало мое письмо, в котором я заклинала его больше никогда не подходить ко мне.
Каникулы пролетели, первый день в школе начался с неприятностей. Как я и предполагала, нам с Таней не сошло с рук уклонение от конкурса сочинений. Но ругала Нинушка почему-то только меня. Пол-урока она орала, что мой поступок — это предательство, нож в спину, что от кого-кого, а от меня она этого не ожидала. Народ тоже дивился: чего это я. Меня никогда так не ругали, я чувствовала себя, как на плахе.
Этим неприятности дня не исчерпались. На обществоведении Пушкин стал спрашивать параграф, который не задавал. Мы не виноваты, что у него с памятью не все в порядке. Я так ему и сказала. Пушкин попытался опросить полкласса, но безрезультатно. Он заставил нас читать параграф прямо в классе, дал на это пятнадцать минут. Однако через семь уже снова стал спрашивать. Мы не успели даже дочитать, не то что запомнить что-нибудь. Пушкин опять вызвал меня. Мальчишки шипели со всех сторон:
— Спасай всех! Наболтаешь что-нибудь, время протянешь, пятнадцать минут всего осталось! Давай, иди!
Но я, как назло, ничего не могла вспомнить из прочитанного и не пошла отвечать. Ирка Савина, когда ее вызвали, вдруг заявила безапелляционно:
— Я не буду отвечать, потому что вы мне по истории несправедливо "три" поставили!
Она-то остальных и спасла, доказывая свою правоту. Еще после уроков разбирались, Пушкин обещал исправить оценку.
Все, естественно, были злые, расстроенные. И это еще не все. Немка по секрету мне сообщила, что учительница немецкого из параллельного класса считает меня слишком высокомерной, потому что я не здороваюсь с ней и хожу по школе с задранным носом.