— Я готов! — согласился Пьетро Мира. — Но я буду не обычным шутом.
— Такой нам и нужен, Петер!
— Я вынужден согласиться, ваша светлость.
— Тогда прошу. Вот двери за которыми тебя ждет императрица.
Граф сделал знак рукой и лакеи в золоченных ливреях медленно отворили створки. Новая жизнь для итальянского скрипача началась….
Глава 2 Пьетро Мира и коньюктуры двора ея императорского величества императрицы и самодержицы всероссийской Анны Иоанновны
Я вижу, я знаю судьбину твою,
Мой милый, возлюбленный сын:
Не бойся ты биться на суше в бою,
Не бойся ты синих пучин!
Матушка государыня императрица Анна Ивановна не была злой, и не была по своей натуре жестокой, хотя и звали её современники "царицей престрашного зраку". Это потом измыслили легенду о её жестокости писатели века XVIII-го и еще больше века XIX-го. Они облили краскою темной всех иностранцев при дворе, и особливо графа Бирена, и украсили нимбами святости многих русских, хотя на деле ни святыми, ни даже просто людьми порядочными оные русские не являлись.
Страстный поэт российский Рылеев восклицал:
Сыны Отечества! — в слезах
Ко храму древнего Самсона!
Там, за оградой, при вратах
Почиет прах врага Бирона…
Красиво! Патриотично! Но неправдоподобно!
Но на деле граф Бирен врагом русских людей не был. Но так уж повелось на святой Руси, что нужно найти крайнего, сиречь того, кто виноват и того, кто будет отвечать за "разбитые горшки".
Царствование же императрицы Анны, получившей в истории российской страшное прозвище "кровавой", было на деле полно курьезов и анекдотов. Любила императрица шутов, карликов, ведуний разных, болтушек и посмеяться любила. А что шутки зачастую были грубыми, та то не её вина. Век тогда грубым был, а каков век — таковы и шутки.
Но иногда Анна проявляла жестокость. Она мстила своим врагам, тем, кто выступал против неё явно и тайно, и мстила страшно. Но разве другие такими не были? Я бы назвал сам век XVIII — веком жестоким для России…..
Год 1735, март, 21 дня, Санкт-Петербург. Либман и Пьетро Мира. Дом банкира.
Обер-гофкомиссар двора её императорского величества Лейба Либман вызвал к себе придворного шута Пьетро Миру и имел с ним серьезный и конфиденциальный разговор.
Вызвал он его тайно, дабы никто про то проведать не смог из партий враждующих. Привезли Миру в дом Либмана вечером в экипаже закрытом.
— Вы меня еще не знаете, гере Петер, — заговорил Либман по-немецки. — Но пришло время для нас познакомиться ближе. Ибо вы стали товарищем моему доброму другу Эрнесту Иоганну Бирену. Хотя я могу общаться вами и на вашем родном итальянском языке. Не угодно ли?
