— Поганый ишак! — вскричал турок. — Все поганые отродья гяурских шлюх таковы! Вот и жри теперь с пола.
— Я в следующий раз верну тебе шею! Стоит тебе только приблизиться ко мне так близко…
— Собака гяурская. Тебя здесь сожрут вши и крысы!
Турок покачал головой и вышел. Двери закрылись, и снова наступила тьма.
— Господи! — вскричал Федор, став на колени. — Господи! Помилуй мя грешного, и освободи из этого узилища! Не дай пропасть здесь! Я не хочу здесь умирать! Не хочу! Пусть бы это была смерть на поле боя. Пусть даже от топора палача. Но годы сидеть и гнить здесь без всякой надежды на спасение!
Он долго молился и, наконец, уснул тревожным сном. Его разбудил скрип двери.
В камеру ворвался свет. Он зажмурился и сел, прикрывшись руками.
— Что это? — спросил он.
— Ты хотел света? — прозвучал голос незнакомого человека. — Я принес тебе свет. Ты молил разогнать тьму. Или нет?
— Но кто ты? Почему так ярко светит факел?
— Это не факел, Федька. Али не признал меня?
Федор стал привыкать к свету.
— Не признал? — повторил пришедший.
— Степан Силыч? Ты? — Федор искренне удивился старому знакомому. Это был знакомец его отца, стремянной стрелец. Тот самый, которому он подарил саблю, отнятую им в бою у татарского мурзы.
— Я, Федька. Говорил я тебе, что не умрешь ты хорошей смертью. Али не прав был?
— Но откуда ты здесь, Степан Силыч? Ко мне еду токмо турок носил, али ты вместо него стал?
— Ах, и дурак ты, Федька. Да нешто я на старости лет стал бы турке поганому служить?
— Но как попал сюда, Степан Силыч?
— Я теперь всюду бывать могу, Федя. Убили меня поганые. Вот как. Попали мы в засаду устроенную польскими гусарами. Едва пробились. Много наших полегло. И твоих знакомцев тож. Думал я что снова смерти избегнул. А уже возле самого стана нарвались на татар. Они и посекли меня саблями.
— Значит, ты умер, Степан Силыч? — спросил Федор с трепетом.
— Да, Федя. Умер.
— И ты пришел за мной?
— За тобой?
— Если ты мертвый и пришел ко мне — стало быть, и мой черед пришел?
— Нет. Тебе на тот свет рано еще.
— Рано? Но скажи мне, Степан Силыч, неужто мне в этом каменном мешке пропасть суждено? Подохнуть от вшей и грязи?
— А ты такой смерти себе не желаешь?
— Кто такого пожелает? Вот ежели бы в бою смерть принять, так то дело иное.
— Твой смертный час наступит не сейчас и не здесь! Тебе суждено увидеть далекие страны, про которые у нас на Москве и не слыхивали. Ты еще много раз будешь держать в руках саблю. И ты много раз будешь любить ту самую бабу, что приняла тебя на ложе в Крыму.
