— Ты о ком это говоришь!
— Да я за Егора Пливнина, нашего казака. За что он муку такую терпит. Ведь он, можно сказать, лихоимца изничтожил, за то что он Марию, жену его, убил, за то, что он нас всех измытарил. — Голос Степана сорвался. Задохнувшись, он замолчал, прямо глядя Векентьеву в глаза.
Векентьев, чувствуя глухое раздражение оттого, что в словах стоящего перед ним казака есть доля правды, которую он не может принять для себя, сказал, зло кривя губы:
— Пливнин убил человека. Его ждет суд, — и, сознавая, что говорит не то, что бы хотел услышать от него Крымов, он в то же время мысленно содрогнулся, поймав себя на мысли, что в другой обстановке и при других обстоятельствах он, наверное, ответил бы на подобный вопрос иначе…
— Глянь. Верхи кто-то бежит, — вдруг удивленно крикнул стоящий рядом казак.
Векентьев, взглянув на казаков, облегченно вздохнул. Они, казалось, забыли о разговоре и теперь тревожно глядели в сторону города. По улице, сея клубами пыль, мчался верховой. Он резко остановил взмыленную лошадь у особняка Сильницкого и взбежал на крыльцо.
— Случилось что-то, — вслух сказал Векентьев и быстро направился к дому уездного исправника. Казаки и ополченцы медленно потянулись за ним.
Степан Крымов тоже было пошел вместе со всеми, но потом вспомнил об оставленном ведре, вернулся, поднял его с земли и долго стоял перед шхуной, думая о чем-то своем.
В штабе Векентьев застал много народа: прапорщик Жаба, фельдфебель Чупятов, унтер-офицер Чернов, унтер-офицер Кузьмин. У всех радостные и как бы согретые доброй вестью лица.
Заметив Векентьева, улыбающийся Сильницкий обратился к нему:
— С западного берега докладывают. Японцы, высадившиеся в устьях рек Большой, Колпаковской и Облуковины разгромлены. Успех полный. Наши дружинники сожгли пять шхун, уничтожили около шестидесяти японцев. Скоро увидим пленных.
«Началось», — подумал Векентьев. Он понимал, что на западном побережье уничтожен только передовой отряд японцев, которые высадились скорее всего с разведывательными целями… Несомненно, что они в самое ближайшее время выступят с большими силами. И тем не менее война началась, и началась она удачно. Но к чувству радости примешивался горький осадок от недавнего разговора с казаками. Он хотел передать его содержание Сильницкому, но подумал, что сейчас не до этого. Что же касается Пливнина, то и о нем вряд ли стоит говорить. Каким бы он ни был — он преступник.
Новые спешные дела захватили Векентьева, и он скоро забыл о своих сомнениях.
