Долгое время ничего не происходило. Затем в дверном глазке мелькнул свет, и глазок тут же вновь потемнел. Очарик чувствовал, что за ним наблюдают, и стоял спокойно.
— Вам кого?
— Я к Степану Поликарповичу.
— Фамилия! Фамилия как?!
— Моя?
— Нет, Степана Поликарповича!
Было неясно: издевается хозяин или говорит всерьез.
— Моя фамилия Остимский. Лазарь Петрович Остимский. Но это вам, скорее всего, ни о чем не скажет. А фамилия Степана Поликарповича — Ватрушев.
— Откуда? Откуда знаете?!
— Меня направил к вам мой друг. Артюхов, Глеб Артюхов.
— Отчество?
— Чье? Глеба?
— Ага! — торжествующе взвыли из квартиры. — Не помните! И врете вы все: кто да как…
— Тьфу ты, из головы вылетело! Мы с Глебом друзья детства, по отчеству редко… О, вспомнил! Игоревич.
В квартире долго сопели, булькали, потом защелкали замки. Замков было много. Не меньше пяти.
Наконец дверь приоткрылась. Слегка, но вполне достаточно, чтобы понять: рассохшееся дерево, выкрашенное пузырчатым суриком — чистой воды бутафория. Тут в случае чего плечом не пробьешься. Над стальной цепочкой из сумрака проступило востроносое личико. Цепкие глазки обшарили лестничную площадку.
— Чего стоите? Заходите скорее! Металлической змеей зашелестела, опадая, цепочка.
— Знаете, сколько всяких прохиндейцев кругом шляется? А потом ценные вещи пропадают, гортензии сохнут… На какой щеке у Глеба Игоревича родинка?
— Нет у Глеба никакой родинки. В смысле, на щеке. На шее есть, у кадыка.
— Чудненько, чудненько! Душевно рад знакомству.
Узкая ладонь ростовщика оказалась подозрительно твердой.
— Прошу в комнату. Чаю? Кофе? Коньячку?
— Кофе. У меня принцип: вести деловые переговоры на трезвую голову. Вот позже, когда мы договоримся…
— Если договоримся, Лазарь Петрович. А принцип ваш мудрый, одобряю…
Квартира Ватрушева напоминала лабиринт. Не представлялось возможным определить, сколько здесь комнат и коридоров. Все пространство занимали шкафы, шкафчики, шифоньеры, полки и полочки, комоды и этажерки. Под потолком тянулись пыльные антресоли. «Всякая фигня» — пользуясь определением бутуза — водилась тут в изобилии. Старые велосипеды, настольные лампы, наборы гаечных ключей, штабеля граммофонных пластинок, типографский резак, фарфоровые безделушки, телефонные аппараты в черных эбонитовых корпусах, пишущие машинки, радиолы, гусли с порванными струнами, портсигары с вензелями, бронзовые канделябры для роялей, напольные часы с гирями и маятником…
И всюду, на полках, шкафах и подоконниках — горшки с цветами, кактусами и прочими фикусами. Возможно, редкими и экзотическими: очкарик был не силен в ботанике. В воздухе, приятно радуя после миазмов подъезда, витал аромат тропиков.
