Им все еще мерещились комиты.
Из винной лавки вышел ее хозяин — болгарин с обвисшими щеками — и старательно плюнул на мертвую голову. Башибузук одобрительно закричал:
— Хороший подданный! Молодец!
На левом рукаве у башибузука вышит амулет — «от пуль».
Хозяин лавки неторопливо, с чувством исполненного долга возвратился в Винницу, начал любовно переставлять на прилавке бутылки. Здесь были белое вино — «Димят» и «Кралово», красное — «Гымза» и «Фракия», персиковый ликер, анисовая водка — мастика. Башибузук вошел в лавку, положил на прилавок голову на колу и потребовал:
— Подай Шакиру «Иджи-биджи»[16]. Комитов бей, топчи!
…Хасан отправился к месту земляных работ на окраине города. Толстый, с носом, похожим на крупную шестерку, турок-надсмотрщик шутливо крикнул ему:
— Эй, седой, давай мне твой лоток, а сам возьми лопату, готовься встретить проклятых московцев!
Хасан подбоченился:
— Я забросаю их рахат-лукумом.
1
Госпиталь Красного Креста, куда привезли раненого Верещагина, помещался во дворце Бибеско, на зеленой окраине Бухареста. Стены этого особняка, принадлежащего румынскому князю Бранковану, еще не успели пропитаться запахами хлороформа и гнойных бинтов, потому что на все огромное здание было сейчас только несколько раненых, в их числе Верещагин и его однокашник по Морскому корпусу Николай Скрыдлов.
Верещагин лежал в палате один и то проваливался в беспамятство, то возвращался к жизни. Ранение усугублялось приступами лихорадки, подхваченной когда-то в Закавказье и усовершенствованной в Индии, Туркестане.
Приступы обычно начинались с «тоски во всем теле», с легкого озноба, похожего на дрожь, когда холод полосами проходил по спине, леденил руки, а шум закладывал уши. Потом немилосердно трепало, только что не подбрасывало. В жару ему представлялись огненные круги на Дунае, взрывы.
Придя в себя, Верещагин старался припомнить, с чего все пошло?
Только началась война, он бросил работу над индийскими картинами, покинул свою уютную парижскую мастерскую и ринулся в армию.
В Журжево повстречал Скрыдлова. Даже не верилось, что этот лейтенант, с бородкой клинышком, в провизорском пенсне, тот самый Николя́, с которым плавал на фрегате — «Светлана» и которого, будучи фельдфебелем в гардемаринской роте, не однажды разносил за разговоры в строю и отклонения от устава. Они обнялись, долго тискали друг друга, причем худенький Скрыдлов утопал в объятиях Верещагина.
Затем вместе пошли в ресторанчик.
