Удивительно устроен человек, вот ведь не было у них особой близости в Морском корпусе, а сейчас встретились, как родные братья. В их нынешнем возрасте — им было по тридцать четыре — уже трудно впускать в душу нового человека: кто-то в прошлом успел натоптать в ней грязными сапожищами, на ком-то обжегся. А идущее от юности, вероятно, доверчиво остается навсегда, Ну, нет, Скрыдлов для него никакой не Николай Илларионович, а просто однокашник Николя́, товарищ молодых годов.
— Мы решили, — тихо говорил Скрыдлов, — атаковать турецкий пароход среди белого дня шестовыми минами. Ты же знаешь их, в цилиндре, на конце шеста, — заряд фунтов в сто пороху не меньше! У меня быстроходный катер «Шутка»… Внезапно подскочу к турецкому монитору, ширну — и деру!
Пенсне Николя́ задорно блеснуло, и Верещагину так захотелось участвовать в этой бесшабашной отчаянной охоте, он так ясно представил себе, как под самым носом громадного миноносца очутится дерзкий катер, какой взрыв произойдет, что попросил:
— Возьми меня, штатскую клеенку, с собой, а?
— Ну, что ты? — удивился Скрыдлов. — Как можно…
— Значит, ты храбрее, да? — входя в задор, распаляясь, подался всем корпусом вперед Верещагин. — А меня уже на свалку?
Скрыдлов покосился на Георгиевский крест, полученный Верещагиным за храбрость в туркестанском походе. Оранжевая с черным ленточка оттеняла награду.
— Нет, — заколебался он, — зачем тебе, прекрасному художнику, так рисковать? Ну нам, «военной косточке», — положено, а тебе к чему в пекло лезть?
Большое, энергичное лицо Верещагина стало еще бледнее обычного, тонкие губы задрожали, глубоко сидящие глаза смотрели осуждающе:
— Я хочу написать о великой несправедливости, именуемой войной, о диком, безобразном избиении, — тихим, страстным шепотом сказал он. — Для этого надо увидеть все не в подзорную трубу. Не из браверства, нет! Я буду брать батареи и редуты, идти на выстрелы и в штыки, скакать с казаками в атаку, ползти по-пластунски. Хочу все прочувствовать, не жалея шкуры. Только после этого могут появиться правдивые картины. И ты не вправе мне, волонтеру и моряку, отказать. Если действительно друг — не вправе! Не делай глаза оловянными. Я прошу тебя — возьми, не будь сволочью!
Крепкие скулы Верещагина напряглись.
— Сам я, как ты понимаешь, такое решить не могу, — сдался Скрыдлов и запустил пальцы в свои вьющиеся волосы, — пойдем, познакомлю с начальником минного отряда Модестом Петровичем Новиковым. Он получил Георгия еще в Севастополе за взрыв порохового погреба. Милейший человек и, между прочим, твой почитатель.
