Ближе всех сидящий к Суходолову оголец с побитыми пальцами босых ног смотрел на казака с восторженным любопытством, так, словно тот свалился с неба. Мальчишка старался притулиться плотнее, с опаской притрагивался к ложу карабина, даже к сапогу казака, будто желая убедиться, что все это не сон.
— Ну-кась, налетай, ватага! — скомандовал Алексей и, положив в рот мясистую сливу, подмигнул соседу.
Через минуту корзина была пуста. Алексей снял с себя фуражку и надел ее на голову мальчишке. Из-под козырька выглядывал только счастливо шмурыгающий облупленный нос. Мальчишка, задрав голову, торжествующе посматривал на своих друзей. К честной компании подошла девочка лет девяти с косичками, похожими на мышиные хвосты. Поднося Алексею черную шелковицу в глубокой глиняной миске, сказала:
— Черница!
Губы, пальцы девочки измазаны этой черницей и глаза похожи на нее.
— Вземи, — широко улыбаясь, настаивала девочка, — добре на здравие.
2
Алексей повернул в боковую улицу. Здесь, рядом с вывеской цирюльника, висели приметы портновского ремесла, над распятыми брюками — аршинные ножницы. Впереди Суходолов вдруг увидел Алифана Тюкина, тот, не заметив однополчанина, воровато юркнул в разбитую дверь турецкой лавки.
«На промысел пошел», — с брезгливой злостью подумал Алексей и резко свернул за угол.
Под ореховым деревом сидели пехотинцы. Егор Епифанов рассказывал им:
— Гляжу — братушка турского жителя бьет, мешок с чем-то отымает… Разнял я их, турке мешок вернул, а братушке грю: «Рази ж лежачего, грю, бьют?». А и жаль его, видно, ига допекла, отблагодарить захотелось.
Егор заметил Алексея, растянул в улыбке рот без переднего зуба:
— Ходи до нас, казачок! Окрестила нас купель дунайская.
Егор выхватил у соседа деревянную ложку из-за голенища, достал свою и ударил дробно. Со смаком шлепнув ладонью по голенищу сапога, пустился в пляс, продолжая играть на ложках и напевая:
Ай, я качу, качу, качу, да,
Я горошек молочу, да.
На сухом точку, да,
На прилипочку, да.
Веснушчатое лицо Егора задорно, хитрые глаза щурятся на Алексея, мол, слыхал, вашу казачью знаю. Маленький, юркий солдат, закинув ладонь на затылок, пошел вприсядку навстречу Егору:
И-ех, пить буду
И гулять буду,
А смерть придет —
Помирать буду!
Суходолов, сунув два пальца в рот, засвистел в лад.
Болгары вокруг стали прихлопывать в ладоши, вот-вот сами пойдут в пляс.
…На окраине Суходолов увидел ветхую, полуразрушенную церквушку без купола, казалось, вросшую в землю. Правее ее порога была вырыта свежая могила. Раскрытая дверь словно приглашала войти в церковь, и Алексей переступил порог. Пахло пылью запустения. Над гробом одиноко горела свеча желтого воска.
