— Ты очень популярный человек, — сказал Гриша, когда они прошли мимо играющих, и оба рыбака подняли над прокаленными лицами полотняные фуражки.
А когда треск костяшек по фанерному столу перестал быть слышен за кустами цветущей жимолости, когда остался позади парад лиловых ирисов, выстроившихся на клумбах набережной аллеи, когда свернули в боковую — с газоном посередине и в кружевных оборках маргариток по краям, когда самыми громкими звуками стали их собственные шаги по песчаной дорожке и жужжанье невидимых ос, Гриша сделал заявление.
— Я должен тебе сообщить, Суля, — начал Гриша и посмотрел снизу вверх с тем выражением, с каким другие смотрят сверху вниз. Тон его сделался официальным. — Я имею к тебе долг.
— Я тебе должен? — изумился Саул Исаакович.
— Наоборот! Я — тебе!
Официальность соскочила с Гриши, он сунул руки в карманы брюк и, заглядывая снизу и сбоку в лицо Саула, глядя хитро и хихикая, спросил:
— Тебе неожиданность? Сюрприз?
— Любопытно, конечно, но невероятно. Долг? Мне? Нет!
— А! Я так и знал, что тебя заинтересует! Ты считаешь невозможно? Но — так! Я тебе должен немаленькую сумму и уплачу. И уплачу сейчас! И уплачу долларами! Двести долларов — хорошие деньги, как ты скажешь? — Гриша при каждом восклицании подпрыгивал от воодушевления. — И за что я буду давать тебе двести долларов?
— Ты не шутишь?
— Не знаешь, за что? Давай, давай, вспомни!
— Что вспомнить? Гришенька, мне кажется, ты хочешь сделать мне подарок и придумываешь деликатный способ…
— Сулька, ты не помнишь, как мы купили жеребенка?
— Новости! Я прекрасно помню, как мы купили жеребенка!
— А ты не помнишь, на какие деньги мы купили жеребенка?
— На какие деньги мы купили жеребенка?.. Мы хорошо умели клянчить деньги на «хоны-ки», и после праздника мы купили жеребенка.
— На твои и мои?
— Нет. На твои и мои и на некоторую долю покойного Лазаря.
— Лазарь умер?
Гриша вытащил руки из карманов, Гриша стал печальным.
— Лазарь умер, Гришенька, что тут странного… за то время, пока ты отсутствовал, про многих можно сказать, что они умерли. Я могу тебе назвать двадцать имен одних только погибших на войне и не остановиться ни разу, чтобы подумать, и не меньше чем пятьдесят, если хорошенько вспомнить.
— А кто еще, Суля?
— Ну кто, Семка Фрумкин, например.
— Семка Фрумкин!
— Соня Китайгородская. Вся семья, все четыре брата Волоценко. Давид — помнишь Давида? Арончик — помнишь его? Бася и Гитя Годович…
— Хватит, подожди! Кто такая Соня?
