— Ты не знаешь! Ты не знал, что делал, когда за какую-то ерунду избил мальчика до полусмерти, ты не знал, что делать, когда он удрал, теперь ты не знаешь, что делать, когда ему взбрело в голову явиться! Но я знаю. Я пошлю телеграмму, Моня.
— Какую телеграмму?
— Международную телеграмму от твоего имени.
— Чтобы он не приезжал?
— Чтобы он подождал до будущего года. Он уехал — кого-нибудь спрашивал? Теперь он прибывает, тоже никого не спросив!
— Через год кого-нибудь из нас может уже не быть.
— Значит, такова судьба.
— Гриша решил приехать, и я не могу сказать ему: «Не делай этого!» Потому что его желание увидеть нас естественно. А то, что говоришь ты, очень серьезно, но разве я могу тебе помочь? Разве я могу пойти против того, на что надеялся всю мою жизнь? — монотонно и тихо, как самому себе, пробубнил Моня.
Но Зиновий Захарович услышал все до единого слова.
— А я так и знал!
— Я бы тоже на твоем месте защищал свое дитя телом своим от любой неприятности, Зюня.
— Я пошлю телеграмму!
— Нет, Зюня, я ведь сказал — нет, ты этого не сделаешь.
— А если я сделаю?
— Прокляну в синагоге, — устало понурился старший брат.
— О! — презрительно воскликнул Зюня и стал ходить по кухне большими шагами.
— Больше я ничего не смогу сделать, Зюня… Больше нам с Гришей нечем защититься…
«Бедный Зюня, он конечно же не спал всю ночь, у него совершенно больные глаза. Бедный Зюня, он всегда оставался средним братом, даже когда пропал Гриша, он оставался средним. Бедный Зюня, от него всегда больше требовали, чем ему давали… И что делать, он всегда был из тех людей, с которыми почему-то приятно быть жестоким. Бедный, бедный мой брат!..»
— Высыпь картошку, что ты, в самом деле, в нее вцепился? А я… Подожди, я забыл, зачем пришел… Стакан!
— Что же будем делать, старший брат?
— Ничего! Разве что припасать хорошее вино!
— Перестань прикидываться дурачком!
— Купить хорошее вино и ждать — разве глупость? Ждать и предвкушать радость великую!
И Моня открыл кран. Задрожала труба, струя вырвалась, толкнулась в старинную раковину, потом в стакан, выскочила из него сумасшедшим фонтаном, оплескала пол и стены, брызги полетели по всей кухне, оросили пространство.
— Зачем ты так сильно пустил?!
— Люблю!
И понес в мокрой руке, торопясь и шаркая, стакан с холодной водой, которую с такой шумной настойчивостью, с таким веселым рвением, с таким молодым напором вручил ему старый городской водопровод.
— Зюнька! Закрой кран и подотри вокруг раковины! — крикнул Моня из коридора. И успел принести Кларе, пока пузырьков в стакане оставалось еще много.
