Я ушёл из кофейни, устроился шофёром к директору фабрики. Возил его три месяца. Потом меня бандиты конкурента заманили в подвал, долго били, выпытывая о махинациях хозяина. Что я мог сказать? Я ни разу даже не был в его квартире. Я очнулся, как вы знаете, голым за городом. Они рассчитывали убить меня морозом. Отец, вы человек умный, опытный, многое видели, много знаете, дайте наставление, как выйти из замкнутого круга.
Иван Викторович не мог смотреть в страдающие глаза Алика. Он разогрел и налил в тарелки остатки вчерашнего борща, нарезал колбасу, хлеб.
Всё это подвинул парню:
— Ешь!
Тот послушно взял ложку. Брызгалов тоже присел напротив. Борщ, простоявший ночь на холодном подоконнике, показался ему невкусным, пресным. Он пожалел, что разогрел его. Можно было начистить картошку, сварить кругляками и съесть вместе с колбасой. «Хорошая мысля приходит опосля!», — подумал Иван Викторович с огорчением и посмотрел на гостя. Тот был далёк от ощущения пищи, механически пережёвывал, тупо разглядывая узоры клеёнки.
Брызгалов сказал:
— Понимание судьбы выше меня. Знаю одно— надо помогать жизни, а не смерти.
Когда они возвращались в город и оказались на Дунькином пупе, Иван Викторович проводил взглядом кресты, увидел даже тот, зелёненький, пирамидкой со звездой и свежим венком из красных искусственных цветов, возле которого вчера бодро вышагивал Алик. Брызгалов обернулся к нему, чтобы спросить: помнит ли парень этот памятник. Слова застряли у него в горле, не успев добраться до губ. Как изменился Алик! Такое выражение в его глазах Иван Викторович видел у Пашки Кривого, когда тот колол поросёнка, напрягая желваки и превратив зрачки в остриё отточенного до блеска ножа. Было ощущение, что он в этот момент всаживал свой безжалостный складишок в чьё-то горло. От страха рука Брызгалова дрогнула. Неужели Алик изготовился убить его? Он понял, что везёт рядом с собой Смерть и, может быть, свою. Машина вильнула вправо и ткнулась носом в сугроб. Водитель поспешно дал задний ход, снова выбираясь на дорогу. Когда съезжал уже с Дунькиного Пупа, осмелился вновь робко искоса взглянуть на Алика. Тот выглядел нормальным парнем, щурился, как обычно, левым глазом, положил даже ногу на ногу. Почувствовал на себе взгляд Брызгалова, простуженно шмыгнул носом и мрачно проговорил:
— Там ещё одного креста не хватает.
Иван Викторович не понял, какого он имел в виду. Может, своего, который ему готовили те, кто избил его до потери памяти и полуголым пустил на мороз. Алик сказал:
