Ночь. Печальная луна сквозь чёрные ветви раскидистого дерева внимательно смотрела на двоих, скорчившихся в небольшом овражке на куче валежника. Они пробрались на окраину Посёлка ещё засветло и теперь дожидались, когда совсем стемнеет и погаснут огни в ближайших домах. Пожилой был одет пёстро, но тепло и добротно, на втором — молодом ещё совсем пареньке — новенькая камуфляжная форма, чёрная вязаная шапочка с зелёной полосой, высокие армейские ботинки. Он то и дело с нескрываемым удовольствием трогал портупею, скашивал карие глаза на большой армейский нож в серых пластиковых ножнах, на ребристый отблеск гранат на поясе.
Бородатый, мерно покачиваясь, говорил:
— Всё из-за того, что забыли обычаи предков. Из-за того, что забыли Аллаха, жениться и замуж за русских выходить стали, перестали уважать старых… Вот сейчас — пост, а что ты делаешь, кушаешь днём, пиво пил! Называют себя правоверными, а сами сало едят, тьфу!.
— Дядя Арби, разве дело в посте…
— Молчи и слушай. Пост для правоверного — свят. Нет поста — нет веры! Пост — долг, пост — твоё благочестие. Во время поста ни есть, ни пить, ни курить, ни к женщине подходить нельзя.
— Дядя Арби, так ведь война же, до поста ли. Поесть бы сытно. Да в живых остаться. Да в руки федералов не попасть…
— Молчи и слушай. Именно в военное время и необходим пост. Именно сейчас и надо поститься. Всё время, чтобы тело не мешало духу.
— Что же Аллах не помогает нам? Сколько лет русских прогнать не можем.
— Молчи и слушай. Богохульствуем, лжём, за деньгами гоняемся! Один раз соврал — и словно не постился…
Пожилой замолчал и обернулся на огни Посёлка. Там залаяли собаки, натужно загудел невидимый двигатель, по домам, заборам и деревьям пролетел свет фар.
— Коробочка пошла, — совсем другим тоном пробормотал бородатый. — Куда бы это в ночь, спецоперация, что ли?
— Это не коробочка, — возразил молодой, — это восьмиколёсный. А правда, что позавчера Ахмет в Аргуне восьмиколёсный в ромашку превратил?
— Правда. Два двухсотых и семь трёхсотых. Ну и у Ахмета один убыл в санаторий.
— Один трёхсотый — это ничего.
— Да…
Заметно похолодало. Огни в Посёлке гасли один за другим, стих лай, и на округу опустилась полночная тишина. На синем снегу чётко чернели тени, пар от дыхания уходил в темноту невесомыми облачками. Тот, что моложе, завозился на валежнике и спросил:
