Я расхохотался. Мыслим мы, оказывается, до смешного одинаково.
— Фу, Перчик, нельзя же так беззастенчиво радоваться деньгам, — надула губки Малинка. — Я-то думала, ты их и не заметишь, сразу полезешь обниматься-целоваться. Хоть бы вид сделал для приличия, что я тебя больше интересую.
— Я не деньгам радуюсь, — тут же сгреб ее в охапку и чмокнул в носик. — Просто я тоже кое-что тебе принес.
— Что? — темно-серые глаза тут же загорелись любопытством.
С неохотой выпустил ее из объятий, встал, подобрал персики и вернулся к девочке.
— Вот, держи.
— Ой, спасибо, — она провела пушистым румяным боком плода по губам. — Такие же зрелые, как тогда, в Граде-у-Моря… Ты сейчас там?
— Нет. В Гранитном Бреге.
— Так далеко… — мордашка ее приняла странное выражение. Похоже, девочка радовалась, что все мои прежние моренские знакомицы, в особенности одна молодая белокурая вдовушка, недосягаемы. С другой стороны, Малинку явно огорчило лежащее между нами расстояние.
— Ну не так уж далеко, по ночам-то мы вместе.
— А вдруг это случайность? Вдруг больше не удастся? — беспокойство, почти страх, прозвучавшие в ее голосе, здорово порадовали.
— Если ты меня не прогонишь, удастся.
— Нет, конечно не прогоню, — Малинка крепко прижалась ко мне, потом, не в силах совладать со своей натурой, глянула лукаво и заявила: — У меня сейчас нет любовника.
— А много их было с тех пор, как я ушел? — М-да, Перец, и кто тут не может совладать с собой?
Девочка, видно, не думала, что я стану задавать столь дурацкие вопросы, потому как заметно смутилась.
— Были… несколько… поначалу… — пробормотала, отведя взгляд, потом все же подняла глаза. — Я была страшно зла на тебя, когда ты ушел. Понимала, что ты не мог иначе, но не получалось ничего с собой поделать.
— Ты в своем женском праве, — усмехнулся я. — Не была бы собой, если б не злилась на меня тогда. Может, и сейчас злишься?
— Нет, Перчик, не злюсь, уже давно. И не было у меня никого уж не помню сколько. Я тосковала, пыталась на месте других представить тебя, но они все были не такими, совсем не такими…
— Угу, кто ж сравнится с айром, пусть и полукровкой.
— Не в этом дело, глупый… — уткнулась мне в шею.
— Я знаю, Линочка, — погладил ее по плечику. — Потому что тоже тебя люблю.
— Хозяйка Небесная, спасибо, что вразумила его! — пробормотала Малинка, откладывая подальше персики и кошель.
Какое-то время нам было не до разговоров, но потом сладенькая все же стала расспрашивать об освобождении из рабства. Я честно выложил то, что запомнил. Она слушала, распахнув глаза и приоткрыв рот, а мне было приятно до мурашек по спине. Впервые я рассказывал правду, которая захватывала слушательницу похлеще иной выдумки, и моя роль в рассказе была вовсе не смешной, не позорной и не заурядной.
