* * *
Глаза открыл все в той же солнечной, переливающейся цветами степи. Малинки видно не было, хорошо, если пока. Осторожно задрал рубаху. На сытом животе, отлипшем, наконец, от позвоночника, лежали два персика, которые мне пожаловали в награду за труды. Получилось! Значит, и девочка появится, надо только подождать. Верно, государственные дела не дают ей отправиться на покой, или племянник донимает. Надо же, как она о мальчишке говорила. Никогда б не подумал, что ее мелкие интересуют. Хотя, впрочем, может, и не интересуют, а все дело в том, что этот — сын любимого брата.
Я пристроил персики на пушистом сероватом листе росшего рядом коровяка, поднялся на ноги и с хрустом потянулся, оглядываясь. Хозяйка Небесная, как же здесь хорошо! Особенно после никак не желавшей тонуть в море памяти галеры. Вот с какими воспоминаниями расстался б без сожалений. Угу, и потом каждый раз, обуваясь, ломал бы голову, откуда шрам на голени, будто мало мне неизвестно кем и когда подрезанного мизинца.
Решив немного пройтись, я еще раз взглянул, запоминая, на высоченный золотой коровяк, под которым оставил персики (не хочется потерять их), и заметил, что в траве чуть поодаль белеет что-то, вовсе не похожее на цветы. Шаг-другой, и я опустился на колени перед спящей Малинкой. Прикоснуться к ней сразу не смог, так руки тряслись. Выходит, сомнения все же угнездились где-то в глубине души и терзали исподволь. Не видеть мою девочку еще небеса ведают сколько времени — это было б слишком. Но раз мы встречаемся вторую ночь подряд, то и дальше, наверное, не расстанемся, если сами не захотим.
Я спешно отогнал обретающую четкость мысль о том, окажется ли Малинка здесь, в степи, коли решит провести ночь с любовником у себя в замке. Ежели ты, Перец, станешь забивать голову ревнивыми измышлениями, то, пожалуй, сам сюда не попадешь. Не желаешь спать с другими — твой выбор. Девочка имеет право сделать свой, и вовсе не обязана избрать одного тебя, давным-давно пропадающего хрен ведает где.
Пока непривычно хорошая и понимающая часть меня пыталась придушить остатки мужской гордости (дурости? Три болота, ненавижу все эти терзания и размышления, но раз уж сподобился обзавестись подружкой белой кости, придется привыкать), сладенькая проснулась и открыла глаза. Увидела меня, улыбнулась, стала садиться, раздался какой-то звон, и она схватилась за живот.
— Получилось! — сунула руку под рубаху и вытащила увесистый кошель.
