— Все равно у нас козырь. Даже не просто козырь, а козырной туз, — Жирмундского всегда заносит на поворотах.
Меня тоже заносит.
— Два туза. Шифровка и пленка…
По предложению генерала я опускаю хорошо ему известную предысторию дела и начинаю с того, что уже было с ним обусловлено, — с поисков «дружка-фронтовичка», загнанного Ягодкиным в исправительную колонию. Рассказываю о том, как нашел его с помощью МВД, и о трехдневном пребывании Ягодкина в плену у гитлеровцев, откуда, как известно, добровольно не отпускали. Кладу на стол и заявление Клюева, собственноручно им написанное. Генерал читает.
— Любопытный документ, хотя и скромпрометированный. Ягодкин отвергнет его как месть за донос.
— Донос как анонимка в суде не рассматривался. Клюев признался сам, считая, что в уголовном розыске до всего докопались. О Ягодкине отзывался с уважением и благодарностью, до последних минут нашего разговора не раскрывался.
— Но ты же сказал ему об анонимке.
— Я показал ему ее, и он все понял.
Я говорю решительно, убежденно. Я был следователем на допросе Клюева. А следователь всегда знает, когда человек лжет. Следователь — это психолог, хирург, вскрывающий скальпелем мысли, тайное тайных — душу человеческую. Я знал, что Клюев говорил правду.
— Вы забыли о человеческой совести, товарищ генерал. Даже разбойничья совесть не молчит, когда ее оскорбляют. Клюев не мстил, говорила оскорбленная совесть.
Генерал улыбается, он меня понял.
— Соболев, ты прав. Продолжай.
И я продолжаю. О поликлинике, о филателистах, о том, почему мы не допрашивали Челидзе и Родионова, о самых обыкновенных советских марках, путешествующих в складках чужих бумажников, об удаче Сережи Чачина.
Так мы доходим до зашифрованной марки. Генерал долго читает и перечитывает полученный от шифровальщиков текст. Лицо хмурится.
— Что значит «пришлось устранить»? — спрашивает он.
Голос его заморожен до предела.
Скрепя сердце собираюсь ответить, но меня перебивает Жирмундский:
— Разрешите доложить, товарищ генерал…
И рассказывает все о Еремине, о Родионове.
— Потеряли свидетеля? — кричит генерал. — Человека вы потеряли, человека, каким бы подонком он ни был. И чуть было не потеряли второго… Слава богу, жив остался. И это ваш промах, полковник. И даже не промах — вина. Ви-на!
— Мы не сразу нашли Еремина. Исходные данные невелики…
— Исходные данные… О человеке разговор, а вы — исходные данные… Прозевали маневр врага…
Генерал прав. Чекист обязан предвидеть все. Мы не имеем права ошибаться: слишком дорого могут стоить наши ошибки.
