Я кладу это лакомство себе в тарелку. Вспоминаю, что не получил ответа на заданный вопрос. То ли его по какой-то причине мимо ушей пропустили, то ли не расслышали — посетителей все больше, шум усиливается. Я повторил свой вопрос.
Алессандро опускает нож с вилкой на тарелку, ставит локти на стол, сцепляя руки над кушаньем.
— Все просто, Джим. Убить человека — дело серьезное. Это тебе не какая-нибудь кража или грабеж. Мотивом убийства никогда не может стать нужда, потребность. Нет у человека потребности в смерти другого человека. Такое невозможно. Для того, кто украл, я могу найти множество оправданий, но их нет для человека, который умышленно убивает. Когда я служил обычным судьей, всем было известно: если ты совершил преступление, постарайся попасть к Алессандро Масканьи — он поймет тебя и добьется, чтобы ты оказался на свободе. На самом деле было не так, но люди этому верили. На юге Италии много бедноты. Положение не из простых. Организованная преступность поддерживает многих бедняков. Много раз я возлагал вину в первую очередь на общество и только затем — на преступника. А вот с убийством все обстоит сложнее. Здесь у нас, в Неаполе, много убийц. Это тебе не Лондон. Я обязан изучить человека, который совершает такое преступление. Могу сказать, что я знаю наше общество. Если не углубляться в психологию, все убийцы в Неаполе — на одно лицо. Каморра. Так что это очень важно.
Говорит Алессандро спокойно и легко, будто случай забавный рассказывает, но я чувствую, какую громадную значимость вкладывает он в свои слова. Его приветливость обезоруживает, его готовность к общению очаровывает. По правде говоря, я так и не понял до конца, чем он все-таки занимается и кто он такой. Мне еще никогда не приходилось встречаться с судьей. Сомневаюсь, что в Англии такая возможность вообще представится, однако если бы довелось познакомиться с каким-нибудь английским прокурором, то, уверен, на Алессандро он не походил бы. Возможно, говоря на чужом языке, Алессандро вынужден выражать свои мысли упрощенно, но в его последних фразах я уловил какое-то особое очарование человеком, даже таким, который убивает, и глубокую нравственную потребность понять, отчего совершается столь мрачное деяние, как умышленное убийство. Решение Алессандро взяться за такую работенку, очевидно, было принято никак не из желания заслужить лавры блестящего обличителя гангстеров и не под воздействием привлекательности громких преступлений в сравнении с менее серьезными правонарушениями. Полагаю, он за нее взялся потому, что в таком большом городе, как Неаполь, существует социальный императив, в соответствии с которым человек его склада выбирает подобное поприще. Алессандро явно рассматривает свое занятие как отправление гражданского долга, подкрепленного чем-то вроде политической нравственности. Возможно даже, что законная сторона правонарушения для него дело вторичное. Хочется спросить его об этом, но Луиза говорит:
