Каждый прожитый год и все жизненные коллизии в той или иной мере вели к Богу и выделить, что либо, как решающий фактор очень трудно. Лишь последний год перед рукоположением, проведенный в Оптиной стоит особняком, но там, в обители русской старческой славы, мне уже хотелось служить в Церкви.
Намного проще вопрос о том, насколько сложно священническое служение?
Тут ответ элементарен: священником просто надо быть. Причем всегда: и днем, и ночью. Как только начинаешь представлять храм Божий, как место работы, то, по сути, ты уже просто требоисполнитель. Опять начнется внутренний разлад, а чужая боль станет не сопереживанием, а досадной помехой.
Когда-то я думал: самое тяжелое в поповском деле это отпевать усопших, да и действительно изначально нелегко это давалось, и нужны были годы для понимания, что в данном случае ты утешитель и даритель. В тебе видят и сострадание, и надежду. Если сможешь быть таким и твоя молитва услышана, то смерть становится для близких покойного лишь необходимым жизненным эпизодом. Если же ты всего лишь обязательный антураж в похоронном регламенте, то винить в этом надобно только себя…
Сложно это: любить и сострадать. Не всегда получается, да и знаменитые «искушения мира сего» отнюдь не праздный набор слов, а вполне определенная реальность.
В первые годы моей службы недалеко от нас жил старенький священник, всю жизнь предстоявший перед престолом Божьим. Все у него было: и гонения, и ссылки, и тюрьма, и запреты, но когда бы я к нему не приезжал он всегда встречал меня с пасхальной радостью. И как-то во время беседы с ним, на крылечке церковного дома, я с раздражением хлопнул комара, впившегося в мою руку.
— Нельзя так, батюшка, — с укоризной сказал отец Иаков. — Что ж ты злишься-то так? Надобно просто с любовью сказать ему «кыш!» и улетит тварь Божия.
До дня нынешнего пытаюсь так поступать. Вот только пока не получается…
Граждане, послушайте меня
Чувства и слово помогают друг другу, но все же приоритет остается за вторым, недаром в одной из молитв перед исповедью говорится: «Сам яко Благ и Незлобивый Владыко, сия рабы Твоя словом разрешитися благоволи». Покаянный плач дело хорошее, но за слезами должно быть понимание тяжести падения, решимость бороться с этим грехом и словесное подтверждение принятого решения.
И вот здесь, когда становится понятен приоритет слова, появляется новый камень преткновения: многословие, за которым стоит в большинстве случаев или желание оправдать свой грех, или чисто психологическое стремление «выплакаться». Тем более, что в лице священника исповедник часто находит молчаливого слушателя, вместе с ним вздыхающего, сочувственно кивающего, да еще и успокаивающего. Отрицать и избегать пастырского сочувствия, конечно, не надо, но необходимо и держать в уме евангельское:
