Для того, что бы уйти от этого разлада с собственным сердцем, некоторые бросаются на поиск неизведанных и модных духовных практик, который обычно заканчивается прозаическим гедонизмом. Но все же большинство составляют те, кто рано или поздно вспоминают об иконе в доме бабушки и о крестике, который почему-то хочется одеть на себя. Древние слова о том, что душа человеческая по сути своей христианка, это не просто аргумент в очередной полемике, это действительно так.
Именно поэтому в нашу Церковь, в начало ее возрождения, после празднования 1000-летия Крещения Руси, пришло много служителей, которые, не имея изначально практически никакого богословского образования, внутренне поняли, что именно здесь, в храме Божьем, прекратится это бесконечное стремление к неизвестной цели, которую толком и определить невозможно.
Церковь привнесла ясность и рассказала о способах, как сделать так, чтобы каждый вечер с радостью можно было сказать «Слава Богу за все», а утром не менее оптимистично произнести: «Слава Тебе, Господи, показавшему мне свет». Ведь, окружив себя всеми благами и богатствами мира, эти слова никак не произносятся. Не выходит. Слишком велик разрыв между внутренним и внешним.
И все же, на вопрос: «Почему ты стал священником?», мне часто приходится отвечать известным и банальным: «Господь привел», потому что здесь калейдоскоп сочетаний множества жизненных событий и ситуаций, которые только волей Божьей и определяются. Причем ни одно из них выбросить нельзя. Нарушится невидимая связь и последовательность.
Это и мальчишеский страх перед «сердитым Богом» в бабушкином доме, который обязательно накажет, если не пить горькое лекарство. Здесь и первый храм, куда пришел по собственной инициативе, потому что было непонятно отчего в наш век науки и техники в него ходят не только старушки, но и мой ровесник-сосед по подъезду. Тут и открытие, поразившее до глубины души в том же храме, когда я увидел на стене Александра Невского, который, как оказывается, не только князь-герой, но еще и святой. Нельзя выбросить из этой цепочки и «посевовские» нелегальные книжки со статьями Ильина, рассказами Шмелева и воспоминаниями Нилуса. До сих пор удивляюсь, как мне удалось с неиссякаемым увлечением литературой «из-за бугра» благополучно перекочевать годы студенческие. Только теперь ясно, что это Господь помог избежать популярных тогда пяти лет высылки с тремя годами строек народного хозяйства, которые давали за чтение подобных книг.
