Борис не забыл, он вообще почти ничего не забывал, хотя иногда и хотелось. Было это осенью 93-го, как раз, после того, как взорвали подстанцию. С тех пор трамваи в городе ходить перестали, троллейбусы еще держались. В тот вечер они припозднились, народ уже схлынул, и троллейбус шел полупустой. Оставалось проехать совсем ничего, когда сидевший напротив мужчина в норковой шапке вдруг встал, подошел вплотную, обвел всех троих тяжелым взглядом и громко сказал:
— Что расселись, собаки?
Борис поднял на него глаза: молодой, но далеко не парень, вроде бы, трезвый, взгляд злой.
— Чего смотришь? — глядя Борису в глаза, почти заорал мужчина. — Тебе говорю! Тебе и твоей сучке! Расселись здесь, как хозяева!
— Битахь уьш парг1ата,[10] — вступилась женщина с соседнего сиденья, и тут же была остановлена своей соседкой: — Нийса боха цо!2Так им и надо!
Мужчина бросил на них взгляд и вновь уставился на Бориса.
— Резать вас надо, — сообщил он ухмыляясь. — Резать, как собак! Всех!
Ирина задрожала, одной рукой вцепившись в Бориса, другой обняв Славика.
— Страшно? — осведомился обладатель норковой шапки. — Скоро еще страшнее станет. Резать! А тебя сначала…
— Не позорься, веди себя как мужчина, — раздался спокойный голос. — Эьхь дукха иза.[11]
Борис скосил взгляд: говорил сидящий сбоку мужчина лет пятидесяти. Их обвинитель тоже обернулся, встретился с уверенным взглядом и взвился:
— Это я позорюсь? Я?! А они? Шакалы! Моего брата в Ростове чуть не убили, до сих пор в больнице лежит!
— Кто? — чуть насмешливо спросил мужчина. — Эти трое?
— Нет, менты.
— Менты? — уже откровенно усмехнулся мужчина. — Их тебе не достать, поэтому решил мстить женщинам и детям. Понятно!
Внимательно следящие за разговором женщины засмеялись, вторая, наплевав на логику, опять повторила: «Нийса боха цо!»[12] Молодой обвел взглядом салон, ища поддержки, однако все только внимательно слушали, явно приберегая эту самую поддержку для победителя.
— Я детей не убивал! — немного визгливо закричал молодой и тут же добавил: — Все они одинаковые!
— Базарахь санна мохь х1унда хьоькху ахьа? Цхьа жимма метта вола! — требовательно произнес мужчина. — Подойди, сядь, я хочу тебе кое-что сказать. Т1е а г1ой воккха чунга ладог1а![13]
Молодой опять оглянулся — все смотрели на него выжидательно — помялся, но все-таки подошел, сел. Мужчина стал говорить ему что-то вполголоса, затем на секунду повернулся к Борису и показал головой на выход. Троллейбус как раз подходил к остановке. «Баркал»
