За академический концерт ему поставили пятёрку, пусть с минусом — зато те, кто смеялся над ним, получили тройки и четвёрки. Сергей мстительно усмехнулся в их расстроенные физиономии и пообещал себе твёрдо, что играть на баяне он будет виртуозно, фантастически, будет назначать за концерты непомерные гонорары, купит себе сколько угодно туфель, и одет будет ужасно дорого, с иголочки, как и полагается настоящему артисту.
Дома Сергей снял с баяна застёжку, заиграл яростно, разворачивая мех до предела, преодолевая трудные пассажи, совершая броски-растяжки по аккордам, стараясь скользить по клавишам, словно бы их не касаясь. Занимаясь, он увлёкся — и часы пролетели незаметно, сгустились сумерки. Мать, войдя в его комнату, зажгла свет. Мальчик зажмурился, но мех не остановил.
— Ты играешь по-другому, — сказала мать с гордостью. — Гораздо лучше, чем в музыкальной школе. Но вид у тебя сердитый. Я знаю, ты много занимаешься. Странно, что твой педагог ставит тебе пятёрки с минусом. Наверное, считает, что на твёрдую пятёрку умеет только он.
— Это субъективно, — ответил модным словом Сергей и усмехнулся криво, как Сап.
На втором курсе он решил, что постиг характер учителя, что Андрей Петрович нарочно обижает и оскорбляет своих учеников — и злые, разъярённые, те забывают о волнении, играют чисто, как бы пытаясь доказать своим мастерством, что к ним надо относиться по заслугам. А те, с кем педагоги обращаются по-доброму и сюсюкают, на сцене трясутся так, что мелочь в карманах звенит. Мамы скармливают им реланиум или элениум, и они клюют носами на сцене как сонные тетери, спотыкаясь от вялости.
Сергей не поделился ни с кем своей догадкой: он теперь с трудом сходился с людьми. Да, вероятно, ученики Сапа знали этот секрет и потому между собой не общались, а холодно кивали при встрече, не прощая друг другу тайного сходства и к тому же соперничая в игре.
Друзей в училище Сергей не завёл. Сошёлся было с балалаечником и с гитаристом — но те прекратили водить с ним компанию, не поладив с Андреем Петровичем и почему-то считая Сергея его протеже; бесполезно было уверять их, что это не так. Вдобавок ходили по народному отделению слухи, что педагог-баянист презирает остальные музыкальные инструменты, говоря про балалайку: «Один палка, два струна», а гитаристов именуя пузочёсами и кабацкими кабальеро. Гитаристы, женатые парни, звали Сапа «Вторая премия»; Сергей понимал их смутно и до конца понимать не желал.
