Возможно, все дело было в хмуром утре? И во всем была виновата погода? Солнце скрывалось за перистыми облаками, отнимавшими у светила всю силу. «Может, слабый свет — это знак того, что я сам слаб?» — спросил себя Корнель, но тут же отбросил эту мысль. Не пристало так много веса придавать своей персоне. Думать, что он, простой человек, обладает таким влиянием на Божественный свет, — проявление гордыни высокомерия. Ведь все на самом деле наоборот. Свет наполняет всех и вся, дарит жизнь и дыхание и правит миром. Он светит всем людям, на севере и юге, западе и воске, во всем мире. И один отдельный человек, пусть даже священник ордена Альбус Сунас, — ничто по сравнению с широтой света. Повсюду во Влахкисе и Ардолии в этот момент братья возвышали голоса для восхваления Божественного света, и сам Корнель был не более чем одним из многих, слабым слугой, задание которого тяжким грузом лежало на его плечах. Прошлый вечер был утомительным, и его мышцы все еще были сведены.
Как и каждый год, он был чужим на банкете, его просто терпели. Воевода старался не показывать своей неприязни, но Корнель прекрасно чувствовал ее сквозь фальшь вежливости. Стен сал Дабран уважал желания своей жены даже через столько лет после ее смерти, но в глубине души он все так же не доверял ордену. Корнелю было больно видеть, сколь малого он добился при воеводе за прошедшие годы.
Он осторожно повел плечами. Пение подошло к кульминации на высокой ноте и наконец оборвалось. С серьезным выражением лица священник вышел из круга верующих в центр капеллы, где слабый свет солнца освещал белую плитку. Крыша представляла собой хитроумную конструкцию, через просветы в которой солнечный свет падал в помещение с самого утра.
— Начинается новый день. Мир погружается в Божественный свет. Но мы в свете, и мы наслаждаемся его нежной лаской. Свет дарит нам жизнь. Давайте нести свет и в наших сердцах!
Широко раскинув руки, он сделал шаг назад и взглянул на небо через проемы в крыше. Верующие, а их было мало, один за другим прошли через столб света и покинули капеллу. Только когда вышел последний, Корнель опустил руки и перевел взгляд на братьев.
— Много бурлаков, — констатировал Гарьяс.
Юный священник с коротко стриженными волосами улыбался, как он делал почти всегда. Его широкое лицо, казалось, было создано для такого выражения дружелюбия. Корнель еще пока не понял, была ли эта улыбка действительно столь искренней или это было средство защиты от постоянных нападок в адрес ордена.
