1. ПРЕЛЮДИЯ ТРАГЕДИИ — «АКАДЕМИЧЕСКАЯ» И «АРХИВНАЯ» ИСТОРИИ 1929 ГОДА
Конечно же, русская национальная историография 1920-х гг. — это не один только Платонов и его школа. И тот факт, что после некоторого раздумья, продолжавшегося целых 8 месяцев (с января по август 1930 года), к «делу С. Ф. Платонова» решено было пристегнуть и ряд московских историков, о чем еще пойдет у нас речь, только подтверждает эту мысль. Однако на лидерство в исторической науке никто из них, в отличие от С. Ф. Платонова, не претендовал и тем влиянием и административным ресурсом, которые имел в 1920-е годы С. Ф. Платонов, не обладал.
Поводом для разгрома русской национальной исторической науки стала так называемая Академическая история начала 1929 г., связанная с забаллотированием на Общем собрании Академии наук кандидатур трех кандидатов, о чем у нас еще пойдет речь. Однако тогда в январе — феврале 1929 г. руководству Академии удалось разрядить обстановку и до арестов академиков дело не дошло. Совсем другое дело — «Архивная история», связанная с обнаружением в октябре 1929 г. в ряде учреждений Академии наук (БАН, Археографическая комиссия, Пушкинский Дом) не подлежащих там хранению важных с общественно-политической точки зрения архивных документов. Она позволила обвинить ее руководство, и прежде всего академика-секретаря Отделения гуманитарных наук Академии С. Ф. Платонова, в сознательном «припрятывании архивных материалов от советской власти и их «сбережении» для ожидаемого ими монархического хозяина России»>{83}.
Отставка и последующий арест С. Ф. Платонова и историков его круга привели к тому, что «Архивная история» быстро переросла в «дело» о якобы созданной 70-летним С. Ф. Платоновым в недрах Академии крупной «контрреволюционной» организации — «Союза борьбы за возрождение свободной России». И «Архивной», и «Академической» историям было суждено, таким образом, сыграть важную роль прелюдии к «делу» С. Ф. Платонова, как своеобразного введения к нему.
Первые попытки осмысления случившегося были предприняты эмигрантской историографией. Особую активность в этом отношении проявлял оказавшийся после Великой Отечественной войны за границей один из однодельцев С. Ф. Платонова — архивист С. В. Сигрист>{84} (Алексей Беломоров, Алексей Ростов). Что касается советских историков, то ввиду закрытости архивов и «неактуальности» этой темы после разгрома школы М. Н. Покровского, серьезный разговор об «Академической» или «Архивной» истории стал возможен только в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Пошел же он — и это тоже характерная черта нашего времени — по сугубо западной, эмигрантской схеме. А схема эта проста: с одной стороны, «нехорошие» большевики с их тоталитаризмом и командно-административной системой, стремящиеся во что бы то ни стало подчинить, даже погубить науку, а с другой — «хорошая» Академия, грудью ставшая на защиту академических свобод.
