— Положим, он хорош собою, сэр, — ответил он, — но с моей сестрой он обошелся гадко. Никогда она не будет его женой.
Помню, в каком мы были восторге от собственной изобретательности. Так в нашей остроумной, пусть, надо признаться, не очень доброй шутке была удачно поставлена точка.
Решили, что Беатрис, Энни и дети отплывут на родину в начале мая, так нестерпимо заполонили Константинополь толпы чинуш и военный люд. К тому же с наступлением тепла возросло и число мух и разной кусающейся в ночи неудобопоминаемой дряни. Что толку было вытряхивать белье на балконе, как делала Беатрис по утрам и вечерам, если вредоносные твари таились в досках пола, в каждой самомалейшей стенной щели? Что до Энни, та не могла дождаться дня, когда укроется наконец в Англии под цивилизованным тетушкиным кровом.
В апреле Джордж достиг-таки вожделенной цели, и теперь трижды на неделе он пропадал в Скутари, в полевом лазарете, где был взят ассистентом к доктору-турку. Он мог бы на ночь возвращаться, до Скутари было не ахти как далеко, но осторожничал, боялся потерять место. Пользовать ему приходилось покуда вывихи и ушибы от падений с седла, раны, полученные в пьяных драках, и — реже — венерические болезни. Солдат в этих краях мог напиться на шестипенсовик и за шиллинг приобрести сифилис. Джордж говорил, что даже рад такому положенью дел — для более сложных операций условия лазарета мало приспособлены. И на каждого пациента там по крысе.
Джордж преобразился. Хоть он приходил домой измученный, грязный, с пропыленными волосами и пятнами на одежде, синие глаза выражали ясность и чистоту помыслов, каких им не хватало с самой юности. Миртл редко его сопровождала из-за надвигающегося отъезда детей. С которым она смирилась, ведь ее к ним любовь — лишь продолжение любви к нему.
Уступая желанию Беатрис, назначили прощальное развлечение: прогулку к Золотому Рогу с последующим посещением оперы. Легко вообразить мои чувства, однако я улыбался и прикидывался, будто меня вдохновляет и веселит дурацкая затея. Я любил свою жену, и мысль о разлуке бог весть на какой срок меня наполняла тоской. Как я это вынесу? Я нежно думал о ее привычке поклевывать вилкой еду на моей тарелке, о том, как пухлые пальчики ласково трут перед рассветом клопиный укус на моей щеке. Нечего и говорить, все мои попытки облечь подобные мысли в слова всегда встречали негодующий отпор. Зато когда она спала и я хотел высвободиться из кольца ее горячих ручек, оно сжималось еще тесней.
