"Трихоо" съезжает с шоссе и по аллее через парк подкатывает к поместью. Поместья нет. От господского дома осталась обугленная груда, исходящая ядовитым каким-то, желтоватым дымом. Белые флигеля устояли, хоть и закоптились, но пусты. Таук выскакивает из машины и в сумасшедшем темпе - я еле успеваю сканировать его передвижения - обегает развалины. На площадке перед домом - чадящий остов комитетского микроавтобуса... Таук кричит Веному:
- Шаг, здесь никого нет! Ни мертвых, ни живых!
- Ты уверен? - Веном выходит из машины. Я ощущаю его неуверенность. Таук поворачивается, я торопливо переключаюсь на него и... Нет, это бесполезно описывать. Я применяемых гренадерами психотехник никогда не понимал. Больше того, я даже не понимаю, что же такое он сделал - нечто вроде очень ускоренного биосканирования, только в сто раз сложнее, комплекснее и быстрее. Как будто третьим, или пятым, или какое там у гренадеров бывает, зрением просмотрел все развалины насквозь, и так четко ощущается его уверенность: ели бы под развалинами был хоть один труп, он бы непременно его таким способом увидел, и я даже чувствую его зрительную ассоциацию - каким именно он ожидал бы этот труп увидеть.
- Нет, никого, - говорит он наконец. Впрочем, какое там "наконец" - все сканирование заняло у него тридцать секунд. Он возвращается к машине.
- А серой припахивает, чувствуешь? - говорит он Веному.
- Ты полагаешь... это... те? - спрашивает Веном.
- А у нас еще есть варианты? - Таук открывает дверцу и вдруг останавливается: со стороны моря, от пляжа, кто-то идет. Несколько секунд они вглядываются. Старик. Белый старик. Видно, что торопится подойти, но быстро шагать не получается. Таук идет ему навстречу.
- Что здесь было, белый отец? - спрашивает он старика, который щурится, пытаясь рассмотреть лицо незнакомого белого.
- Уехали господа наши, уехали, - сиплым тоненьким голосом отвечает старик. - Ночью уехали. Как все началось. Нас прогнали, сказали, чтоб по фермам да по дюнам разошлись. Господин барон уехали, и с ним госпожа черная женщина. И белый малец его, служка. Как все началось, тут нас прогнали и уехали.
- Что началось-то, белый отец?
Старик кряхтит, вздыхает, потом быстро, но с достоинством осеняет себя Знаком Света - это обычное протестантское крестное знамение, то есть для нас это крестное знамение, а для здешних белых - тайный, почти никогда не показываемый перед черными знак беляцких исконных верований (несомненно, какой-то упрощенной, оязычившейся версии протестантизма, как считают наши ученые).
