Что же так прельстило настырного создателя монотеизма в юной Нефертити? Неужто по дворцу и вокруг бегало мало хорошеньких девушек, готовых ради принца позабыть на время о чувстве собственного девичества? Ответ весьма прозаичен: подрастающий преобразователь влюбился, как поэт (а он и был поэт), и, надо полагать, Нефертити, действуя плохо изученными законами женской логики, крепко взяла его в оборот. Какими только комплиментами на стенах собственных гробниц не осыпают ее придворные с безусловного потакания Эхнатона. Ах, эта Нефертити, «сладостная голосом во дворце», «владычица приязни», «большая любовью», «сладостная любовью»! Для нашего испорченного сексуальными революциями сознания подобные откровения свидетельствовали бы о том, что Нефертити никому не отказывала во дворце и всем пришлась по вкусу, но на самом деле это лишь неприкрытая лесть, свойственная Востоку. Даже фразу «Жена царева Нефертити — сказка в постели» Эхнатон принял бы как комплимент на свой счет.
До двадцати лет болезненный реформатор ходил по дворцу на положении неполовозрелого воздыхателя. Возможно, он проверял глубокое чувство, поселившееся в нем. А может быть, боялся потерять престол. Опять в воображении всплывают циничные картинки: неполноценный наследник палкой отгоняет единокровных сестер, жаждущих выйти за него замуж и сделать полноценным; распутный старик Аменхотеп III на ухо шепчет сыну: «Ну, зачем тебе делать Нефертити главной женой? — сойдет и побочной, в гарем ее, не раздумывая, потешишь плоть и забудешь, а тут родные сестры пропадают, того и гляди помрут в девках, выбирай, какая приглянется, хочешь — Сатамон, хочешь — Бакетамон, да и остальные — девочки-не-про-мах, сам делал, хочешь — женись на всех сразу, обделали бы все по-семейному, по традиции предков, официальная жена фараона — это же не пальмовое опахало, сломалось — выбросил, я вот сделал подобную глупость, теперь последние волосы на парике рву, попомнишь меня, да поздно будет».
Но родоначальник монотеизма держался твердолобым молодцом и в двадцать один год решил сочетать себя браком. Надо полагать, худородная царица Тэйе и ее брат Аанен, бывший первым жрецом («самым великим из видящих») Ра и вторым — Амона, воспитатель Эхнатона Эйе и его жена — кормилица Нефертити — составили мятущейся душе блок поддержки. От Аменхотепа III они просто отмахнулись, как от чудака, ничего не смыслящего в любви и жизни. Тэйе, катаясь с фараоном в лодке, проедала ему плешь, ратуя за сына; ее брат нагло врал фараону, что брак уже благословлен на небесах; Эйе с супругой, знавшие жениха и невесту с пеленок, шептали в кулуарах дворца, что будущую царицу сам Ра послал для спокойствия империи. Такую красотку не стыдно и иноземным послам показать и собственный взгляд потешить! Аменхотеп III махнул рукой.
