— Артем, я тоньше тебя, я полезу!..
Мы накрепко сцепили два ремня, один конец я привязал к Сережкиной ноге, а он полез. Я сидел у норы, заглядывая в ее черное горло, а минуты тянулись. Сережка пропал, и я чуть не состарился у проклятой дыры. Наконец из-под земли послышалось глухое «ы-ы-ы», и я изо всех сил потащил за ремень.
Потный, весь перемазанный, Сережка, отдышавшись, презрительно сказал:
— Там торчит поломанный корень, острый. Он об него порезался. Я загнул корень.
— А нора? — спросил я.
— Она вбок уходит. У меня сначала гибкости не хватило, а потом я руками дотянулся. Там тупик.
Мы пустились бегом догонять всех. С Марионеттой, заметь она наше отсутствие, случился бы сердечный приступ.
Отшельник говорит: «Есть страх, который можно понять, есть страх, который нужно простить, и есть благородный страх за человека — его нужно приветствовать».
Иногда мне все кажется трын-травой, а иногда я всего опасаюсь: как бы тут не споткнуться, там бы не ляпнуть что-то такое, после чего на тебя пальцем покажут…
— Серый, если бы с тобой все друзья перестали знаться?
— Да такого быть не может! За что?
— Ага, испугался? А если бы с тобой, Отшельник?
— Это жутко! — хмуро говорит он. — Это все равно, что умереть. Этого я боюсь!
Глава восьмая, о скуке и веселье
Лень, по поговорке, раньше нас родилась. А скука и того раньше. Какой древний пережиток!
Отшельник говорит: «Веселиться через силу умеют лишь сильные люди».
Лето на дворе.
Небо дождем заряжено, льет второй день.
Отшельник и Сережка уехали в пионерский лагерь, живут там, в ус не дуют. Я сам лишь позавчера вернулся из лагеря, теперь валяюсь на диване и смотрю, как бойкий паук вьет свою рыбацкую сеть.
На Клязьме бухал паровой молот. Сначала сквозь дождь доносилось — «Чш-ш!», потом — «Вщ-здох!» — и как-то влажно звенела чашка на столе. Вчера я с утра, пока не было дождя, как привязанная коза, торчал на берегу. Ну вбивают и вбивают сваи, меня не спрашивают.
Скука.
Я по-разному пытался отделаться от нее — пел, свистел, читал, разобрал приемник. А собрать не захотел — опять стало скучно. Скука все глубже, глубже запускала в меня когти. Я даже подумал, что по мне скоро ржавчина пойдет.
Потом я сел писать рассказ. Выбрал хорошую ручку, взял чистую тетрадь. «Я с детства люблю город Рязань. — Сам удивился, почему с этого началось. — Мне кажется, это единственный город, в котором осталось что-то от старинной Руси: от богатырей, витязей, Соловья-разбойника и бродячих гусляров.
