…Силюсь расстегнуть замок парашютных ремней подвески. Пальцы правой руки не сгибаются. Замерзли во время спуска, хотя и были в легкой кожаной перчатке. «Можно обломать их», — подумал я, и стал действовать осторожнее. Наконец, с большим трудом открыл замок ремней. Пытаюсь громко крикнуть «тундже», «томи», что в переводе «товарищи», получается не крик, а надрывный шепот. Слышу, со стороны головы лает собака. Потом подбегает ко мне человек в синих бриджах и в такой же синей рубашке — по виду кореец. Ощупал мои карманы. Увидел приколотый над карманом тужурки у меня значок-флажок и крикнул что-то вдаль, взмахнул рукой. Ко мне подбежало много людей. Стали поднимать меня на руки. От левой руки я их отстранил, так как от их усердия перебитая кость плеча вылезала наружу. Я встал, и мы пошли к селению. Шел я сам, опираясь здоровой рукой на подбежавшего первым корейца. Недалеко в стороне вижу, смотрит на меня большая группа людей, и мне сразу стало не по себе, было как-то неприятно показываться перед ними в таком искалеченном виде. Комок в горле и какое-то тошнотворное чувство, сопровождавшее меня все это время после ранения, почему-то усилилось. Я чувствовал себя очень плохо. Вскоре мы пришли в фанзу. Я сел у дверей на пол и «попросил», объясняясь пальцами правой руки; разрезать рукав куртки и рубашку моего обмундирования. Появились откуда-то большие и в меру ржавые ножницы. Рукав и рубашка были вспороты, и тут я увидел свою руку во всей красе уродства. Зрелище было пренеприятное. Это был кусок изуродованного мяса с разбитыми, как говорят, сахарными косточками костей суставов. Сильная печаль овладела мной. Вряд ли будет опять всё это, безжизненно висящее, называться рукой. Я показал корейцам, что необходимо руку перетянуть жгутами и остановить кровь. Кровь, немного замерзшая в ранах, пока я спускался на парашюте, вновь начала сильно течь. Они разорвали на ленточки мой шелковый шарф, которым я обматывал шею, чтобы её не натирали ларингофоны шлемофона в полете при вращении головой для осмотрительности, и сделали перетяжку плеча руки выше ранения. Моё общее состояние было препаршивое, я даже забыл, что у меня есть перевязочные пакеты в карманах, которые можно было использовать для этих целей. Лежал я на циновках, постланных на полу. Под голову мне положили подушку, набитую зернами чумизы. Лежу и чувствую, что подо мной всё время увеличивается лужа крови, которая струится по спине. Оказалось, что выше по плечу кровоточили ранения от осколков. Пришлось наложить второй жгут выше первого. Меня знобило, хотя я и был укрыт ватным одеялом поверх моей окровавленной куртки. Правую обмороженную руку мне растирал пожилой кореец, а правую ногу, с которой слетел унт во время раскрытия парашюта, оттирал корейский мальчуган лет семи. Растирал он мою ногу очень усердно, даже вспотел, и два раза укрывал её, думая, что достиг, цели, но я её не чувствовал и вновь высовывал из-под одеяла, пытаясь улыбнуться ему. Он мое желание понимал и опять продолжал растирать ее моим шерстяным носком. Наконец, я почувствовал, что тепло пошло по ступне. Кивком головы поблагодарил малыша, он, радостный, вскочил и умчался играть со своими сверстниками. Этот эпизод солидарности всегда стоит перед моими глазами, и мне хочется о нем рассказывать.
