— Итальянец? — спросил Щепкин.
— А хрен его разберет… — сплюнул Глазунов.
Понять, чье судно, действительно пока было невозможно.
Застиранный и грязный флаг свисал с кормового флагштока, как тряпка. На высокой и тонкой трубе, из которой лениво валил дым, был изображен геральдический белый лев, стоявший на задних лапах и что-то державший в передних — то ли оливковую ветвь, то ли меч. От рубки до кормы верхняя палуба была в дощатой загородке, за нею теснились, задирая слюнявые морды, и все время мычали быки. По правому борту и ближе к носу так же густо теснились и орали пассажиры. Какая-то девица в белом, забравшись на брашпиль, визжала от восторга и махала им призывно пестрым курортным зонтиком. Приключение вызвало общий гвалт, еще бы: вдруг среди моря увидеть серо-голубой самолет с красными звездами на крыльях и в нем трех полуголых, явно терпящих бедствие мужчин. Весь этот шум мешал расслышать, что орет в мегафон взбудораженный толстенький неряшливый капитан с правого крыла мостика. Орал он, кажется, по-английски. От крика круглое лицо его багровело.
— Что он вопит? — осведомился Глазунов у настороженного Кауница.
— Сейчас будет нас спасать! — сказал тот. Выкарабкался из кабины на нос гидроплана, поднял руку призывно (гвалт немного погас), прокричал нечто тоже на английском.
— Что он оказал им? — спросил Глазунов у Щепкина.
— По-моему, что мы не нуждаемся в их услугах… — заметил тот.
Капитан засмеялся, пролаял что-то в ответ Яну и, перегнувшись, начал орать на матросов. Те суетились у талей, явно готовились спускать шлюпку. Шлюпбалки заскрипели и развернулись, вынося шлюпку за борт. Матросы в вязаных шапочках, стукаясь веслами, уже лезли в нее.
— Он джентльмен… — обернулся Кауниц. — Он говорит, что, если у нас при себе нет денег, чтобы выплатить премию за спасение, он может подождать и возьмет нас на борт, как это называется? Авансом! В кредит!
Тали заскрипели, шлюпка поехала вдоль борта вниз, плюхнулась на воду.
Кауниц выдернул из полукобуры револьвер и выстрелил в воздух, раз и другой. Гвалт как ножом обрезало, стало так тихо, что было слышно, как сипит пар где-то в чреве парохода. Матросы застыли в шлюпке. Ян, сложив ладони рупором, ясно и четко начал говорить по-английски. И выразительно махнул рукой в сторону — скатертью, мол, дорога. Капитан пожал плечами, пароходный гудок негодующе взревел, замычали гневно быки на палубе, засвистели оскорбительно пассажиры. Через полчаса пароход виднелся только черной точкой на горизонте.
