— Сигай, служивый!
Человек выбросил на ступеньки костыль, перекинул через борт огипсованную ногу в бинтах, выбрался, наклонился к костылю, подхватил книги, поднял голову и сказал оторопело:
— Маша?!
Это был Щепкин.
* * *
Вроде и не так давно это было, а нынче кажется — век прошел! А вот как сейчас он? Где?
Дельфины вынеслись из глубины, прокололи серую шелковую поверхность моря, фыркнули и, мелькнув белыми пятнами на темной коже, ушли вниз. Они были огромными, как торпеды, белобрюхие, гораздо больше прибрежных афалин, и Щепкин, вздохнув, определил — «белобочки», живность открытого моря, в отличие от афалин к мелководью не подходят, значит, они торчат где-то на большой глубине далеко от своих берегов.
Хорошо еще, что к рассвету заштилело, гидроплан почти перестало качать. За ночь они вымокли до нитки, теперь же начало пригревать солнце, и они разделись, разложив одежду для просушки. Внизу хлюпала вода. Кабина была заполнена сладковатыми испарениями бензина. От них тошнило. Дипкурьер Кауниц, в штанах с подтяжками на голых плечах, зачерпывал воду ладонями и выливал за закраину кабины. Револьвер, который он, оказывается, носил на удобных ремешках в полукобуре под мышкой, он повесил на моторной стойке.
Нил Семеныч, в длинных футбольных трусах, сплевывал с усов капель, сопел — ругаться уже было нечем, вся ругань вышла. Он насасывал через резиновый шланг из дополнительного бака бензин в жестянку, осторожно выливал его в прикрытое несколькими слоями бинтов ведро, фильтровал. На марле (хорошо, что в бортовой аптечке нашлось несколько бинтов) оседала мелкая, почти невидимая глазом, волокнистая дрянь.
Сначала Глазунов думал, что мотор заглох по технической случайности, но, когда начал разбираться, оказалось, что нет, не случайность. Бензопровод был не просто засорен — он был намертво забит раскисшей грязной ветошью. Придумано было просто, но хитро. В Синопе за ту ночь, когда они оставили гидроплан у причала на турецкую охрану и спали в гостинице неподалеку, какая-то сволочь (белогвардейцев у турок ошивается и до сих пор немало) аккуратно сняла сетку фильтра с горловины бака, затолкала в бак огромный ком обыкновенной ветоши и снова привела все в надлежащий вид. Расчет был на то, что мотор заглохнет в полете. Так оно и вышло. Пока бак был полон, ветошь плавала, когда начал иссыхать, ее затянуло в бензопровод, забило намертво.
— А ты не мог сам забыть эту гадость в баке? — спросил Щепкин.
