Датчер снова посмотрел на девушку с грудями-холмами. Сидя у стойки, он делал вид, что смотрит куда-то перед собой, в одну точку, убеждая себя, что внутри него ничего не происходит, он абсолютно спокоен; но все потуги были напрасны, — он отлично чувствовал: волна похоти поднимается в нем, как уровень воды в стакане, когда в него наливают воду из-под крана. Обычная, не из ряда вон выходящая похоть, думал он, не отрывая взгляда от этой девушки, такой красивой, черноволосой, с длинной шеей и выпукло выступающим широким горлом, в ярком ситцевом платье и с этой изумительной грудью. Постыдился бы, Датчер, увещевал он себя. Усидчивый читатель Спинозы, поклонник Джона Мильтона, сторонник экономических и нравственных реформ — и вдруг испытывает обычную, ничем особо не отличающуюся похоть по десять раз на день при виде миловидного женского личика, по поводу шороха юбки или задорного смеха.
— Да, мы живем в двух измерениях, — поучал Датчер бармена.
Тот снисходительно, чуть заметно улыбался.
Голливуд, все это Голливуд, думал Датчер, Голливуд имеет ко всему этому самое непосредственное отношение. Он жертва окружения, это продукт, созданный Голливудом, тебе постоянно тычут его в физиономию, как сыр в штате Висконсин; стоит ему хоть на несколько минут отвлечься от «Убийства в полночь», как в образовавшийся вакуум стремительно врывается секс. «Убийство в полночь» — так называется картина, для которой он пишет сценарий: длинная, запутанная история о певице в ночном клубе; она заставляет всех пьяниц тратить деньги на нее, но вообще-то она очень хорошая женщина, просто паинька, как обычно говорят на коктейлях и приемах. У нее маленький сынок, и она всеми силами старается скрыть от него свою позорную профессию. Оказавшись замешанной в убийстве, она вместе с сыном, под дождем, бежит из города; в результате копы арестуют невинного человека…
Датчер покачал головой: никак ему не удается половчее, позанимательнее выстроить сюжет. Но в любом случае сегодня уик-энд. Он закончит сценарий через пару недель, а пока у него есть деньги, вполне достаточно, чтобы прожить восемь месяцев в Нью-Йорке. Ну зачем ребячиться, обманывать себя? Ну окажется он в Нью-Йорке — все равно станет засматриваться на милые девичьи мордашки, ничто не поможет. Голливуд, всегда можно свалить вину на Голливуд. В этом все очарование киногородка.
— Святость и святотатство, — поучал он бармена, — вот вам и все объяснение!
В бар вошли Макамер с Долли.
