После войны он демобилизовался и уехал домой, в Армению, вернувшись к своей работе по специальности.
В Ереване мы с Матевосяном напряжённо работали в течение нескольких дней; я подробно записывал его воспоминания. И вот во время этих бесед у нас возникла мысль побывать вдвоём в Брестской крепости. Там, на месте, Матевосян смог бы гораздо лучше вспомнить обстоятельства обороны и наглядно показать мне, где что происходило.
Мы расстались в Ереване. Я уехал в Москву, а Матевосян перед поездкой должен был ещё побывать в горах, где работала его геологическая партия. Но уже через несколько дней я встречал его в столице, на Внуковском аэродроме.
В Брест мы отправились втроём. Вместе с нами из Москвы туда поехала научный сотрудник Центрального музея Советской Армии Т. К. Никонова, уже занимавшаяся темой обороны Брестской крепости. Впрочем, мне пришлось по дороге на время отделиться от своих спутников и сделать остановку в Минске. Там, как выяснилось, жил ещё один бывший защитник крепости – Александр Иванович Махнач, и я решил повидаться с ним и пригласить его присоединиться к нам в Бресте. Махнач работал в редакции республиканской белорусской газеты «Литература и мастацтва». Он оказался совсем ещё молодым худощавым человеком с бледным и очень нервным лицом, по которому то и дело пробегала как бы лёгкая судорога боли, когда он начинал рассказывать обо всём, что пришлось ему пережить в крепости и позднее, в гитлеровском плену. Махнач был коренным белорусом; в речи его всё время звучал типичный народный говорок, и он часто вставлял в свой рассказ белорусские слова и выражения.
В крепость он попал накануне грозных июньских событий 1941 года. Девятнадцатилетний лейтенант, только что окончивший пехотное училище, он за неделю до войны вместе с группой товарищей-выпускников получил направление в Брест. Здесь его назначили командиром взвода в 455-й стрелковый полк, и он сразу же с увлечением принялся за свою новую командирскую работу.
С доброй и застенчивой улыбкой, с глубоким внутренним волнением и какой-то подкупающей откровенностью рассказывал Махнач о том, что довелось ему испытать в первое утро войны. В ту ночь он спал вместе с бойцами в казармах своей роты и проснулся на рассвете от оглушительного грохота, когда вокруг в полутьме сверкали вспышки взрывов, свистели осколки снарядов, с потолка падала штукатурка, а рядом, на дощатых нарах, уже стонали раненые. Всё это было так непередаваемо страшно, что ещё не совсем очнувшийся от сна молодой лейтенант в ужасе кинулся… под нары. Только несколько минут спустя он опомнился, и ему стало нестерпимо стыдно за этот слепой страх. Он торопливо вылез из своего убежища и стал собирать бойцов.
