1
Граф положил графинчик на сундук. Графинчик был пуст, как душа ревизиониста.
— Выпить бы… Да разве в этой Италии достанешь! — подумал граф. Через окно он с ненавистью посмотрел на пестрые витрины магазинов, на отвратительное море, на неровные горы, беспорядочно поросшие мрачными пальмами и еще какой-то дрянью. Крикливая мелкобуржуазная толпа катилась по грязной улице в погоне за наживой. За углом в переулке шла обычная классовая борьба — кто-то кричал: «Акулы!» На душе у графа было triste[1].
Русский граф Вася Подзаборов, скрывая службу в СС, жил под именем Базилио Паскуди. Сын царского сановника, камергера или камертона, он был искусствоведом, но в связи с безработицей содержал публичный дом.
Вошел бывший унтероберфюрер СС Клоп фон Жлоб.
— Слушай сюда, граф, — сказал он на германском языке. — Сгоняем в Москву! Ксиву дадут и три косых стерлингами в лапу.
— Опять шпионить против первой в мире страны социализма? — застенчиво спросил граф.
— Ан вот уже и нет! — по-итальянски воскликнул фон Жлоб. — Будем шебаршить идеологически. Разложение населения путем внедрения буржуазного мировоззрения.
— Ну, тады еще ничаво, — согласился граф. — А не пымают, пока внедрим?
— Тю, лопух, — уже по-английски сказал фон Жлоб. — В Москве вся интеллигенция заражена нашим тлетворным западным влиянием. Один только есть… Писатель! Железнов по фамилии. Ух, зараза, доннер-веттер[2] — выругался он.
2
В Москву приехали вчетвером. Вместе с Паскуди и фон Жлобом агентство «Недейли Ньюс» послало специалистку по антисоветской литературе Порцию Виски, алкоголичку и наркоманку, дочь белоэмигрантки княгини-проститутки и турецкого контрабандиста. Четвертым был фотограф-порнограф Билл Морд, который снимал голых женщин в картинных галереях и спекулировал голландским джином и техасскими джинсами,
Вскоре иностранных гостей пригласил к себе на обед поэт Онуфрий Христопродаженский. Он округло окал, говорил собеседнику «сударь» и воровал в церквях старинные иконы. Кроме того, он был экзистенциалистом и гомосексуалистом, имел подпольный абортарий и, по обычаю московских писателей, занимался скупкой краденого. Обедали у Онуфрия также сын расстрелянного полицая художник Стеаринов, писавший портреты иностранных шпионов, и его жена Липочка, в двухлетнем возрасте проживавшая на оккупированной территории и имевшая родственников за границей. За столом сидели еще два-три бывших пленных, отсидевших в войну в лагерях уничтожения, и несколько напрасно реабилитированных врагов народа. Говорили о литературе.