Под натужный скрип расхлябанной скамьи его ясновельможность обернулся, подманил пальцем щуплого ясноглазого человека:
- Готовься. Да чтоб живо у меня, слышишь?
Человечек встряхнул на плече глухо звякнувшую сумку, заморгал виновато:
- Нижайше прошу ясновельможного пана... Жаровенку бы мою как-нибудь с телеги снести. Тяжеленькая она, жаровенка-то, одному не сдюжить. И еще огоньку бы...
Воевода не успел распорядиться. Несколько мужиков из толпы метнулись к телеге, поставленной в скудной тени чахнущих от жары тополей ("Где?" "Вот это?" - "Берись, поднимай!"). А на ближней улице уже топотали, вопили истошно: "Криська! Криська, скорей! Пан дознатель огоньку просит!"
Приволокли жаровню, вздули угли. Преисполненный ощущением собственной значимости "пан дознатель" присел на корточки, запустил руки в громыхающее содержимое сумки. Писарь, деликатно покашливая, пристроил на краешке стола чернильницу и принялся разворачивать трескучий пергаментный свиток.
В тот самый миг, когда должно было бы начаться долгожданное действо, затаившее дыхание толпа вновь забурлила, взорвалась злобным гомоном.
Худенькая расхристанная девчонка всем телом билась о людские спины, продираясь вперед, к судьям. Она что-то кричала, но крики эти вязли и пропадали в многоголосом визгливом вое: "Змееныш! Гадючье отродье! На костер тебя вместе с мамашей твоей проклятой!" Людское месиво завертелось грязным водоворотом, приминая девчонку к земле, замелькали кулаки, чьи-то торопливые пальцы шарили в пыли, выискивая камень...
Досадливо скривившись, воевода махнул рукой, и его ратники споро надвинулись на толпу. Порядок восстановился стремительно. Особо буйных вразумили увесистые тычки латных рукавиц, прочих оттеснили подальше и заставили смолкнуть. Кинувшаяся было на помощь дочери ведьма перестала рваться из рук стражи; ее отпустили, и она снова застыла неподвижно, будто деревянное идолище.
Девчонка тяжело поднялась на ноги. Несколько мгновений воевода брезгливо рассматривал ее всклоченные пыльные волосы и расцарапанное лицо. Потом мотнул подбородком:
- Подтвердите. Пускай говорит.
Двое, выметнувшихся из-за воеводской спины слуг, торопливо, чуть ли не волоком, подтащили девчонку к столу, тряхнули за плечи: "Ну, не молчи, ты! Их милось снизошли, ждать изволят... Ну!"
Нет, она не собиралась молчать. Она просто не могла сообразить, как нужно говорить, чтобы эти важные паны обязательно выслушивали все до конца. Путались мысли, подгибались трясущиеся колени, ныло ушибленное плечо, и ничего, ничего, ничего толкового никак не придумывалось. Но молчать тоже нельзя: в любой миг терпение его ясновельможности может лопнуть, и он прикажет начинать страшное...
