Как известно, телу требуется полгода, чтобы привыкнуть к воздуху высокогорий, а чтобы привыкнуть к предгрозовой атмосфере подвальчика турфирмы «Атлантис», Инке потребовалось бы несколько жизней.
Час рабочего времени после отпуска миновал, Инка со стороны представлялась самозабвенно выстукивающей танец радости на клавиатуре, а сама, прилежно составляя план на ближайшую неделю, напряглась, как струна, не позволяя изжоге и пасмурности души сказаться на выражении лица. Украдкой она разбрасывала по сторонам настороженные взгляды-дротики и обнаружила – коллеги-то, оказывается, тоже сидят внимательные и пугливые. Как хорьки, они вроде выстукивают: кто – танец радости, кто – погребальные песнопения, а на самом деле вынюхивают атмосферу конторы, выведывают, чем занят соплеменник по труду.
От такого открытия Инкино самообнаружение, несмотря на старания, столкнулось с давлением места, но заупрямилось – кто кого. В офисе жужжал телефон, бегала туда-сюда секретарша, из мелких турагентств приносила материалы на новую, дополнительную программу по лечебным грязям. Но это еще полбеды. Перед глазами маячили люди, они с порога начинали требовать отдыха и покоя, они колебались, не зная, где лучше прожечь деньги: в Париже или на горнолыжных курортах Черногории. Жадные и мумиеподобные, глухие, знающие, что хотят, жуя резину, они капризно гнули свое, тараторили настойчивые пожелания, строили глазки, показывали зубы, через всю комнату препирались и спорили со своими женщинами. Дети клиентов гудели, нетерпеливо ерзали на стульях, цокали языками да так резко подпрыгивали, выкрикивали, напевали, заглядывая Инке в лицо, что едва не делали ее заикой. Женщины клиентов и одинокие богатые дамы с лаковыми портмоне шелестели юбками, протирали губочками сапожки, расчесывали кудри, оставляя на Инкиных плечах свои волосы, вызывали в груди спазм щедрыми брызгами тяжелых духов, требовали кофе, курили, выпускали дым, куда вздумается, нервно смеялись, хамили, испепеляли взглядами. Вот что творилось, вот что кружило вокруг Инки, вихрь свивался в раковину и свистел отзвуками всех океанов. Становилось жутко. И вот самообнаружение напряглось из последних сил, замерло у края великой пропасти, слабело, теряло равновесие под грузом навалившихся обязанностей и уже летело вниз раненой птицей. Потом, забыв недавние победы, подрагивало отмороженной игуаной и наконец, забившись в старый, замерзший колодец, дремало обессиленным, малокровным кротом, лишенное воздуха и тепла, в окружении толщ почвы и глины с вкраплением пластов ушедших цивилизаций. Но Инка приняла поражение мудро: «Не беда, вечером найдусь». Еще показалось, что Писсаридзе слишком осмелел после отпуска, обрадованный притоком клиентов, он ласково потрепал Инку по щеке:
