Николай вскоре проснулся. Легкий ветер шевелил листья яблони. По траве скользили причудливо меняющиеся светлые блики. Где-то неподалеку ворковала горлинка, и, заглушая ее, работал с перебоями, с выхлопами мотор трактора. В переулке послышались голоса, смех, потом кто-то прокричал молодым, звучным тенорком:
— Я говорил тебе, что свеча барахлит! Шведский ключ у тебя? Неси его сюда, миленький! Неси, рыбий глаз!
В саду пахло вянущей травой, дымом и пригорелой кашей. Около полевой кухни, широко расставив кривые ноги, стоял приятель Николая бронебойщик Петр Лопахин. Он курил и лениво переругивался с поваром Лисиченко.
— Опять каши наварил, гнедой мерин?
— Опять. А ты не ругайся.
— Вот где у меня сидит твоя каша, понятно?
— А мне наплевать, где она у тебя сидит.
— Ты не повар, а так, черт знает что. Никакой выдумки не имеешь, никакой хорошей идеи у тебя в голове нет. У тебя голова, как пустой котел, один звон в ней. Неужели ты не мог в этом хуторе овцу или чушку выпросить так, чтобы хозяин не видал? Щей бы хороших сварил, второе сготовил…
— Отчаливай, отчаливай, слыхали мы таких!
— Три недели, кроме пшенной каши, ничего от тебя не получаем, так делают порядочные повара? Сапожник ты, а не повар!
— А тебе что, антрекота захотелось? Или, может, свиную отбивную?
— Из тебя бы отбивную сделать! Больно уж материал подходящий, разъелся, как интендант второго ранга!
— Ты поосторожней, Петька, а то ведь у меня кипяток под рукой… В медсанбат-то ходил?
— Ходил.
— Ну и что?
— А ничего.
— Чего же ты ходил?
Лопахин притворно зевнул, помолчал. Улыбающийся Лисиченко, подбоченясь, смотрел на него, ждал ответа.
— Так просто ходил, знакомых искал, — равнодушно сказал Лопахин.
— А там одна была славненькая… Не клюнуло?
— Я и не старался, чтобы клюнуло.
— Ну, ты это брось! Я видел, как ты сапоги травой начищал и медаль свою тряпочкой надраивал. Не помогла, стало быть, и медаль? Да и как она тебе поможет? Будь у тебя, допустим, орден, тогда другое дело, а то, подумаешь, невидаль — медаль за отвагу! Там, браток, не с такими орденами попадаются.
— Дурак, — беззлобно сказал Лопахин. — Говорю тебе, что и в мыслях ничего не держал, а так просто прошелся по хутору. После твоих харчей не очень-то разгуляешься. Последнее время я до того отощал, что даже жену во сне перестал видеть.
— А что же тебе снится, герой?
— Постные сны вижу, всякая дрянь снится, вроде твоей каши.
«Охота им языками трепать», — подумал Николай и приподнялся, расправляя затекшие руки.
